Национальная самоидентификация России: осознание общего гражданства или зов «крови»?

Вопрос национальной самоидентификации России является сегодня без преувеличения вопросом выживания. Без успешного ответа на «проклятый вопрос современности» невозможны ни политическая стабильность, ни процветание страны, ни благополучие ее граждан. Можно сколько угодно говорить о поиске более удачной экономической модели, об удвоении ВВП и борьбе с бедностью, о реформе образования или вооруженных сил, но все наши старания в этом направлении окажутся лишенными смысла. Сами по себе социально-экономические, политические, управленческие решения, лишенные идейного наполнения, становятся всего лишь бегом на месте или по кругу.

Кем является человек с ружьем, даже самый хорошо оплаченный и хорошо обученный, но не знающий какую родину он защищает, и для чего несет тяжкое бремя службы? Не более чем пушечным мясом, рыцарем удачи или обыкновенным бандитом. Кем может быть управленец, не понимающий национальных интересов своего государства? Не более чем поглотителем средств налогоплательщиков. И даже азарт спортсмена, лишенного образа «своей страны», тускнеет и блекнет. Не потому ли многобюджетные кубковые турниры европейских клубных команд по футболу вызывают намного меньший интерес, чем чемпионаты мира с участием национальных команд?

Принадлежность к своей стране, своему государству не просто объединяет тысячи и миллионы людей в некое «воображаемое сообщество». Воображаемое потому, что эти миллионы и тысячи никогда не видели друг друга в глаза, но в своих представлениях объединены общей историей, общими переживаниями, общими болями и радостями, верой в общую перспективу. Или неверием. Не «беловежское сидение» и американский (или жидомасонский) заговор, а массовое разочарование в коммунистической идее и ее блестящем будущем стало причиной распада СССР и Югославии.

Ощущая себя членом «воображаемого сообщества», жизнь человека обретает смысл, который трудно понять на рациональном уровне. В самом деле, разве можно, основываясь только на рассудочной логике, понять, почему, имея легальную возможность вести успешную коммерческую или научную деятельность за границей и пользоваться всеми благами современной цивилизации, тысячи наших соотечественников выбирают Россию и готовы пережить в ней и «разгул демократии», и «суверенную демократию» и, даст Бог, ее новый, но уже «всерьез и надолго», разгул? То есть готовность быть «со своим народом там, где он, к несчастью был» или, может быть, к счастью, будет.

Мнения тысяч и миллионов членов «воображаемого сообщества», которое для них зовется Россия, существуют, прежде всего, на уровне массовых представлений, чувств и эмоций. Но собрать эти разрозненные голоса, обобщить различные мнения и выразить общую волю на рациональном уровне (через язык законов, правовых актов и практической политики) — задача государства. Национальная политика государства таким образом не просто помогает своим гражданам дать ответы на вопросы: «Кто мы? Откуда? Куда идем?», но и дает имя  самому государству и объясняет исторический и актуальный смысл его существования.

Без грамотно построенной и осмысленной национальной политики не понять, что собрало воедино на территории одной восьмой части суши русских и татар, якутов и калмыков, евреев и армян. Непонятно, во имя чего нужно беречь и сохранять это единство, а если надо — какую цену за него платить, и если потребуется, на какие жертвы идти? Ответы на эти вопросы — опознавательные знаки государства. Без них оно не сможет существовать и само для себя, и для окружающего мира.

Зададимся вопросом: есть ли у почти ста пятидесяти миллионов наших сограждан уверенность в том, какие точно у Российского государства опознавательные знаки. Какой смысл наше государство вкладывает в свое существование и как это существование оправдывает? Возьму на себя смелость сказать, что даже в голосах тех, кому это положено по должности, никакой определенной опознавательной системы не существует. Точнее, их существует несколько. Только образу России как молодого демократического государства, возникшего в результате августовской буржуазной революции, там места не находится. Зато есть три виртуальных, весьма мифологизированных образа.

Первый — это образ Советского Союза, с которым его создатели связывают существование Золотого века, когда люди «жили, как боги, со спокойной и ясной душою, горя не зная». Что для них современная Россия? Обрубок СССР, ублюдочное государство, которое и защищать-то неприлично. Но разве не советское государство, разбитое на 15 национальных квартир, и не советская «справедливая» национальная политика, которая на словах давала неслыханные права всем народам СССР, а на деле подавляла свободу всех без исключения граждан, привела не к мифическим, а вполне реальным межэтническим конфликтам и войнам в Карабахе, Абхазии и Приднестровье? И главное — разве не отказ советского руководства от последовательной демократизации страны совместила центробежные силы с мощным антикоммунистическим движением?

Второй миф — это Российская империя, с которой его создатели нам предлагают «восстановить историческую преемственность». Хочу особо оговориться. Имперское устройство (базирующееся на надэтнических принципах) имеет несомненное преимущество перед этнократией, апеллирующей к «чистоте крови». Идея честного служения империи и императору сделала российскими патриотами и немку Екатерину, и арапа Петра Великого, и итальянца Растрелли, и грузина Багратиона, и серба Милорадовича, и шотландца Барклая де Толли. Принцип, сформулированный Николаем I в его споре с Ю.Ф.Самариным, «нет хороших русских и плохих немцев, а есть плохие подданные и хорошие подданные» может быть востребована и в сегодняшнем политическом контексте. Однако такие черты имперского устройства, как сословная иерархия, этатизм, подданническая, а не гражданская лояльность выглядят в сегодняшних условиях архаикой. Если принимать имперские принципы, то необходимо самодержавие. Если же говорить о российской имперской практике, то она, увы, включала себя и элементы русского этнонационализма, которые объективно работали против единства Российского государства (черта оседлости, ассимиляторская политика в Русской Польше, на Украине). Архаическое же самодержавное устройство Российской империи и в, частности, политика ограничений по национальному признаку, весьма способствовали «красной смуте 1917 года» и в конечном итоге гибели самой империи.

Третий миф — это «возрождение», обретение «корней», «возвращения к истокам». Его певцами выступали и выступают как деятели этнонационалистических движений в республиках в составе России, так и всевозможных региональных течений (казачество, например). Творцы «возрождений» говорят об особой исключительности своих народов, их особой «древности», а также вводят явочным порядком права этнической собственности на «свою территорию». Тот факт, что с «возрождением» прошлого возрождаются и проблемы прошлого, «возрожденцев» не слишком тревожит. А мы тем временем становимся свидетелями совсем не мифического возрожденного абречества в Чечне и вообще на Северном Кавказе, возведенного в ранг государственной политики родства и кумовства, ограничений и стеснений для «не своего» по крови бизнеса, требований депортировать со «своей земли» чужаков, некоренных, «иногородних».

Интересно, что творцы всех трех мифов нередко гневно и с пристрастием осуждают друг друга, но все их лозунги при внешнем различии глубинно близки. Для них современная Россия, Российская Федерация как реальность не существует и не представляет интереса. Для них всех категорически неприемлема новая историческая общность, сложившаяся за последнее десятилетие в массовом сознании наших сограждан. Эта общность — российская гражданская политическая нация.

Если бы такая общность не начала формироваться на уровне «повседневности», то Россия бы повторила опыт СССР (или Югославии), чего в реальности не произошло. Многочисленные социологические опросы свидетельствуют, что даже наиболее проблемный российский этнос — чеченцы в большинстве своем связывают свое будущее с Российским государством, а значит, готовы быть российскими гражданами. Представить себе подобное поведение абхазов в Грузии или армян в Азербайджане невозможно. Добавим сюда и реэмиграцию в Россию представителей тех этносов, которые не смогли обустроиться на «исторической Родине» (Германия, Греция, Израиль), выбрав в качестве «своей» не землю предков, а нашу страну. И такой выбор в пользу России, а не исторической «крови и почвы» носит отнюдь не единичный характер.

Другой вопрос, что одного «повседневного», почти подсознательного и не до конца осмысленного «воображения» себя россиянином для формирования российской политической нации недостаточно, и государство должно немало сделать для того, чтобы в России окончательно сложилась новая политическая гражданская общность, объединяющая «всяк сущий в ней язык».

Проблема выработки общих для всех россиян ценностей, общей идеологии не стала пока предметом внимания Российского государства. Решение вопросов о власти и собственности вытеснило проблемы межэтнических отношений на периферию. Россия — полиэтничное и поликонфессиональное государство. С этим утверждением согласны все российские общественно-политические силы. Но одной констатации полиэтничного и поликонфессионального характера нашей страны для успешной реализации национальной политики недостаточно. Прекращение дезинтеграции страны, достижение не провозглашаемого, а реального единства правового, политического и социально-экономического пространства станет необратимым лишь в том случае, если у всех народов, проживающих на территории Российской Федерации, выработается ощущение принадлежности к России не на основе крови, а на основе общей системы политических и гражданских ценностей.

Такой подход вовсе не отрицает этническую принадлежность и не предлагает сменить ее на политическую. Как у каждого отдельного человека существуют свои личные интересы, но есть и надличностные, позволяющие человеку выделиться из «царства природы», так и у каждого этноса помимо своих интересов должны присутствовать и надэтнические, объединяющие ценности, ради которых разные этносы готовы считать Москву своей столицей, а триколор своим флагом.

Между тем на рубеже двух тысячелетий национальная политика России строилась без учета необходимости выработки общих для всех россиян надэтнических принципов. Напротив, акцент в российской национальной политике был сделан на поддержку (политическую, финансовую, социальную, гуманитарную) различных этнических групп, начиная от русских и заканчивая малыми народами Севера. В результате вместо формирования институтов гражданского общества произошло укоренение «принципа крови» в социально-экономической, общественно-политической практике, кадровой политике российских субъектов. Как следствие, принадлежность к тому или иному этносу рассматривается в качестве приоритетной в сравнении с принадлежностью к России, российскому государству и обществу.

Очевидно, что в новых условиях невозможен возврат ни к монархической, ни к коммунистической идеологии. Новая надэтническая Российская идея должна основываться на новых базисных принципах — демократии, гражданственности, российского патриотизма. Те, кто предлагает сегодня отчаянные усилия для дискредитации демократической идеи, должны понимать, что в случае успеха они получат развал ныне существующего российского государства. Очевидно также, что выработка надэтнических принципов российской национальной политики — не одноактное действие. Новая национальная политика не может быть провозглашена декретом, для нее потребуется новая концепция, новые как научно-теоретические, так и «технические» подходы, начиная от унификации образовательного пространства (прежде всего в гуманитарной сфере) до изменений в информационной политике государственных СМИ. Сколько, в самом деле, можно печатать учебники, из которых следует, что шумеры и этруски — предки татар, башкир, ингушей и других этнических общностей?

Единственный документ, специально посвященный национальным проблемам в России, — Концепция государственной национальной политики в силу разных причин пока не смог стать ни догмой, ни руководством к действию. Сразу же после ее принятия в 1996 г. Концепция стала предметом споров и дискуссий в сообществе экспертов-политологов. Споры эти продолжаются и сегодня. Однако, что называется, вне исторического контекста. Между тем, очевидно, что данный документ (хорош он или плох и почему — отдельный разговор) был принят в 1996 году, в ельцинскую эпоху, когда создание российского государства было едва завершено, когда государственное единство РФ обеспечивалось путем прямой или косвенной покупки лояльности региональных элит, когда этнизация политики была вынужденной ценой сохранения целостности России. Сегодня же Концепция национальной политики нуждается в переоценке, но не конъюнктурном переписывании того или иного пункта в  соответствии с новыми веяниями в Кремле и на Старой площади.

Формирование новой российской национальной политики будет проходить на фоне условиях общемирового кризиса национального государства, размываемого с двух сторон глобализацией и этнизацией. Для нашей страны появляется уникальная возможность заново осмыслить и сформулировать те ценности национального государства, которые оказались утраченными странами Европы и США. Возможно Россия, как молодое ищущее государство сможет предложить не только себе, но и мировому сообществу новую эффективную модель национальных отношений.