Эволюция Европейского союза и отношения Россия — ЕС на современном этапе

Несмотря на то, что термин «стратегическое партнерство» остается до конца не проясненным как для представителей экспертного сообщества, так и для лиц, официально принимающих решения в России и ЕС, его двусмысленность, пожалуй, является наилучшей характеристикой двусторонних отношений. На официальном уровне стороны недвусмысленно заявили о намерении строить открытый и интегрированный рынок. Однако любые попытки Москвы продемонстрировать интерес и озабоченность по поводу развития внутренней ситуации в ЕС встречают энергичный отпор со стороны даже традиционных союзников России внутри Евросоюза.

По ряду существенных признаков Россия может быть обозначена скорее как участник европейской политики, нежели чем как ее безусловный аутсайдер. Россию и «пространство ЕС» связывают многовековая история, культура, традиции и экономическая взаимозависимость. Разрушить эту взаимозависимость не может пока даже сконцентрированная на нефтегазовой трубе политика Москвы и ряда европейских столиц. Дополнительный вклад в «европейскость» России внесли 70 лет социалистического эксперимента, привившие россиянам стойкую приверженность идее социальной справедливости и поддержке слабых индивидуумов со стороны государства и общества. Другими словами, современная Россия гораздо ближе к французскому Орлеану, чем к Новому Орлеану.

Вне зависимости от намерений официальных властей и вопреки тактическим интересам части российского бизнеса, европейские нормы и правила регулирования экономической деятельности уже активно входят в российскую практику. Интересы и устойчивость все большего числа российских предприятий находятся в возрастающей зависимости от решений, принимаемых скорее в Совете ЕС, чем в российском правительстве. Дополнительный вклад внесут и совместные «дорожные карты», одобренные на саммите Россия-ЕС в мае 2005 года. Несмотря на то, что их общая цель — «построение открытого и интегрированного рынка» — остается нереализованным, наличие таких инструкций приведет к пусть даже минимальным, но подвижкам России в сторону социально-экономической модели ЕС.

В сфере политики безопасности Россия разделяет с ЕС чувство угрозы со стороны транснациональной преступности, нестабильных регионов южной периферии Евразии и потенциально взрывоопасных, либо агрессивных последствий трансформации ряда держав Дальнего Востока. Все эти факторы позволяют говорить о том, что из положения сугубо внешнего партнера ЕС Россия уже перешла в качество инсайдера европейской политики, разделяющего с Евросоюзом большинство рисков и озабоченностей. Исходя из этого, попробуем обозначить три базовых условия, в рамках которых, как представляется, возможен анализ последствий развития внутренней ситуации в ЕС для будущего отношений России с европейским интеграционным проектом:

• Россия — европейская страна, находящаяся сейчас за пределами европейского интеграционного объединения;
• трансформация европейского интеграционного проекта и его формат будут определяющими в отношении позиционирования России на европейском пространстве;
• трансформация и жизнеспособность европейского интеграционного проекта не могут рассматриваться в отрыве от той или иной формы участия в нем России.

Состояние Европейского союза

В настоящий момент, говоря о положении дел в Европейском союзе и общем состоянии интеграционного процесса в Европе можно выделить четыре проблемы стратегического характера, решение которых пока не просматривается.

Во-первых, имеет место существенное ослабление качества и эффективности управления на уровне ЕС. В результате беспрецедентного по масштабам расширения 1995-2007 гг., общие институты ЕС (Совет ЕС, Европейская комиссия, Европарламент) перешли пределы собственной эффективности в качестве инструментов согласования интересов стран-членов ЕС, лобби и других групп интересов.

Во-вторых, у ЕС нет даже приблизительного общего видения стратегических целей развития «европейского проекта» (ЕС достиг всех основных целей, не вступающих в противоречие с базовыми суверенными правами стран-членов).

В-третьих, налицо низкая экономическая эффективность ныне превалирующей модели развития большинства европейских стран.

И, наконец, заметно снижается уровень доверия в отношениях между странами-членами, с одной стороны, и странами-членами и наднациональными органами Евросоюза — с другой. Одним из проявлений этой тенденции является «дефицит демократии» — «выключенность» граждан Европейского союза из процесса принятия все большего спектра политических и экономических решений.

Все эти негативные процессы являются во многом результатом того, что институциональная модель ЕС и существующие там механизмы принятия решений, заложенные в период 1957-1991 гг., достигли пределов своей эффективности и не могут более исполнять возложенные на них задачи. Тем более, что спектр и глубина этих задач постоянно растет.

Главной проблемой внутренней жизни ЕС, оказывающей, как мы можем убедиться, негативное воздействия на внешние связи Европы и отношения ЕС-Россия, является неготовность стран-членов и их политических элит совершить качественный переход к реальному отказу от части суверенных прав в пользу Сообщества, действующего через наднациональные институты.

Проблема суверенитета

Миф об отказе от части национального суверенитета, как условии и обязательном следствии формального присоединения к интеграционной группировке стран Старого Света, является одним из наиболее устоявшихся в политической и околонаучной дискуссии. Популярность данного заблуждения связана, в первую очередь, с легкостью его использования в качестве клише, универсально действующего по обе стороны границ ЕС. Для сотрудников Европейской комиссии якобы происходящий отказ стран ЕС от суверенитета или его делегирование Брюсселю служит подтверждением нередко отсутствующих переговорных полномочий. Представители стран-членов, в свою очередь, часто ссылаются на мнимую потерю суверенных прав («Брюссель решил») с целью доказать свою непричастность к непопулярным мерам перед европейскими избирателями. Он также может служить оправданием неготовности той или иной европейской столицы помочь «стратегическому партнеру» в особо деликатных вопросах. Для некоторых внешних партнеров Евросоюза пугало якобы всесильной евробюрократии, регулирующей диаметр огурцов и процентное содержание цинка в гвоздях, становится отговоркой от обсуждения сущностных вопросов взаимоотношений.

В реальности, однако, все гораздо более сложно. Как подтверждает анализ современной европейской политики, страны-члены Европейского союза сохраняют суверенные права по всем без исключения важнейшим вопросам политической и экономической жизни. Охрана границ, национальная оборона, внешние энергетические связи, юстиция и внутренние дела, миграционная политика, вопросы образования — все эти сферы остаются ныне, в год 50-летия Римского договора, в исключительной компетенции национальных властей. В сфере экономики такие важнейшие вопросы, как социальная политика и регулирование трудовых отношений (весь социальный блок) также находятся в 100-процентной компетенции национальных властей. Что, собственно, и является главным препятствием для остро необходимых, по мнению многих наблюдателей и политиков, реформ европейского социального государства, из-за отсутствия которых, в свою очередь, провалилась т. наз. «Лиссабонская стратегия» — план превращения ЕС к 2010 г. в самую динамичную экономику мира.

Даже в таких максимально «европеизированных» сферах, как внешняя торговля, пресловутый «Брюссель» шагу не может ступить без согласия стран-членов, которые, хоть и клянутся, что полностью передали права по регулированию внешнеторговых отношений на уровень ЕС, но сохраняют все возможности блокировать невыгодные для них действия евробюрократии. Наиболее ярким примером здесь может служить ситуация на переговорах в рамках т.наз. «Доха-раунда» ВТО. Формально переговоры от имени ЕС ведет исключительно Европейская комиссия (КЕС) в лице комиссара по торговле Питера Манделсона. Однако результат этих переговоров и переговорные полномочия КЕС остаются на усмотрении стран-членов, о чем было недвусмысленно заявлено президентом Франции весной 2005 года.

Как отмечает директор Института европейских исследований в Брюсселе Поль Магнетт, из четырех главных компетенций современного государства (защита границ, источник национальной идентичности, определение политического устройства общества и регулирование рынка) только последняя затрагивается наднациональным регулированием из Брюсселя. Но и в этом случае определение правил экономической деятельности оказывается при ближайшем рассмотрении не воплощением некой общеевропейской рациональности, а результатом длительного и мучительного согласования национальных позиций, лобби и политических конъюнктур. При этом только три сферы деятельности наднациональных органов ЕС (сельскохозяйственная политика, выравнивание социально-экономического развития регионов и поддержка исследований) имеют перераспределительную составляющую, которая, впрочем, не превышает 3% валового внутреннего продукта стран-реципиентов.

Более того, полноценное членство в Евросоюзе оставалось до последнего времени наиболее прочной гарантией сохранения роли европейских государств на международной арене и увеличения возможностей отдельных стран-членов за счет веса всей группировки. Подписавшие Римский договор в 1957 г. государства «шестерки» вышли из Второй мировой войны в разгромленном состоянии. Степень их международного влияния сократилась на порядки. К концу 1950-х гг. три страны-основательницы ЕС — Франция, Бельгия и Нидерланды — либо уже лишились своих заморских владений, либо, под возмущенные крики всего мира, продолжали кровопролитную колониальную войну за остатки былого величия. В свою очередь, потерпевшие военное поражение их партнеры — Германия и Италия — получили уникальную возможность реабилитации и, через институты и политику Общего рынка, влияние на международной арене, несоразмерное их тогдашним возможностям.

По сути, народы Западной Европы, инициировавшие в 1957 г. интеграционный проект, никогда не рассматривали серьезно вопрос об отказе от части своего государственного суверенитета. Именно поэтому базовая теория европейской интеграции оперирует исключительно понятием объединения и сотрудничества суверенитетов, направленного не на замену одного другим, а на умножение сил и возможностей каждого из участников. Участие в интеграционном проекте также дает возможность влияния на трансграничные экономические и финансовые процессы.

Помимо получения прямых материальных выгод, практическая деятельность национальных бюрократий в рамках такого сотрудничества стимулирует процесс политического взросления и совершенствования национальных инструментов внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности. Сложные и запутанные для внешнего наблюдателя механизмы согласования интересов внутри ЕС развивают у всех участников виртуозное мастерство в деле защиты своих интересов. По степени напряженности дебатов и закрученности интриг Европейский союз оставляет далеко позади национальные политические системы и все прочие международные организации в мире. При этом каждый из участников следует не только и не столько сложившейся общеевропейской практике продвижения интересов, но и национальной специфике ведения дел.

Согласно данным Евробарометра — исследования общественного мнения в странах ЕС, проводимого на регулярной основе социологической службой Еврокомиссии — осенью 2004 г. 42% жителей стран-членов ЕС были уверены в том, что никогда не испытывают ощущения принадлежности к Европе в целом и остаются гражданами исключительно собственного государства. Еще 37% заявили, что испытывают чувство европейской идентичности только изредка, и лишь 7% заявили, что являются, в первую очередь, европейцами, а уже затем гражданами своих стран. При этом, согласно данным того же опроса 53% европейцев считают, что членство страны в ЕС для них однозначно выгодно.

Такое соотношение голосов является, пожалуй, наиболее подходящей иллюстрацией сути интеграционного проекта — объединения ресурсов ради увеличения индивидуальной конкурентоспособности каждого из участников. В рамках европейской интеграции национальные государства остаются единственными источниками легитимности и обладателями суверенных прав. Они же являются и основными бенефициарами общеевропейского проекта. Однако они используют эти свои права принципиально новым образом, качественно отличающимся от практики, существующих в других частях света.

Наиболее успешный за всю историю европейской интеграции председатель Европейской комиссии — главного исполнительного органа ЕС — Жак Делор однажды определил Европейский союз как «неопознанный политический объект». Действительно, любые попытки четко классифицировать институциональное выражение интеграционного процесса как протофедерацию, межгосударственное объединение или международный режим весьма относительны и уязвимы для критики.

С практической точки зрения, такая «неопознанность» и невозможность идентификации ЕС в системе координат науки о международных отношениях является, в принципе, скорее преимуществом, чем недостатком. Не случайно приобрело такую популярность сравнение ЕС со слоном, отсылающее нас к старинной индийской притче о невозможности описать данное животное на основе оценки отдельных частей тела. Надо при этом отметить, что, согласно источнику, обязательным условием успешного исполнения роли слона является слепота окружающих, на поддержание которой всегда была направлена существенная часть информационных усилий Брюсселя и отдельных стран Евросоюза.

«Мне некому позвонить, для того чтобы поговорить с Европой», жаловался  в свое время государственный секретарь США Генри Киссинджер. Наших американских друзей можно поздравить. С октября 1999 г. в Европейском союзе существует должность Генерального секретаря Совета ЕС и Высокого представителя по вопросам внешней политики и политики безопасности, которую занимает один из наиболее искушенных дипломатов современности, бывший генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана. Вряд ли, однако, появление «мистера Европа» привнесло в содержательную часть трансатлантического диалога существенные изменения. Что совсем даже и не плохо, поскольку заставляет партнера держаться за «хвостик» интеграционного «слона» и на основе содержательных наблюдений сравнивать его то с Венерой, то со свежим круассаном.

Современная система согласования интересов стран-членов и основанный на ней механизм принятия решений были закреплены в Договоре о Европейском союзе, подписанном главами государств и правительств ЕС-12 в феврале 1992 г. в голландском Маастрихте. Этот акт стал итогом процесса ускорения европейского сотрудничества, который был инициирован в начале 1980-х гг. представителями бизнеса стран ЕС и фактически возглавлен Европейской комиссией Жака Делора. Несмотря на провозглашение создания Европейского союза, общей внешней политики и политики безопасности, политики в сфере юстиции и внутренних дел и т.п., Маастрихтский договор привнес во внутреннее устройство ЕС важнейший новый элемент — правило субсидиарности, позволяющее достаточно безболезненно решать вопрос о защите суверенных прав стран-членов применительно к каждому конкретному случаю.

Согласно статье 36 Маастрихтского договора «в областях, которые не подпадают под его исключительную компетенцию, Сообщество действует в соответствии с правилом субсидиарности, если и поскольку цели действия не могут быть достигнуты в достаточной мере государствами-членами и поэтому, в силу масштабов и результатов предполагаемого действия, могут быть более успешно достигнуты Сообществом»¹. Не уходя глубоко в область толкования международного права, важно, однако, отметить, что данный принцип однозначно определяет национальные полномочия (суверенные права) как правило, а полномочия Сообщества — как исключение.

Однако и в областях своих исключительных компетенций — правила конкурентной политики, денежная политика, внешняя торговля и сохранение биологических ресурсов моря — общеевропейская администрация в Брюсселе также не вольна самостоятельно принимать законодательные акты, обязательные для исполнения всеми странами-членами ЕС. Все решения в данных областях принимаются, пусть даже квалифицированным большинством, а не единогласно, Советом (министров) ЕС, т.е. опять-таки представителями стран-членов после длительной процедуры согласования своих позиций. И если 80% законов, регулирующих экономическую деятельность в странах ЕС, имеют на себе штамп «сделано в Брюсселе», то это означает по существу лишь то, что решение по ним было принято правительствами стран Евросоюза за общеевропейским столом переговоров. Именно поэтому при ближайшем рассмотрении устрашающая рядового наблюдателя бюрократическая машина ЕС становится, во многом, ширмой и инструментом осуществления национальных стратегий развития.

Такая минималистская архитектура интеграционного строения, расположение «комнат» и нормы взаимоотношений «жильцов» были спроектированы задолго до 1991 года. При этом изначальный импульс, которым воспользовались политики стран «шестерки», был сугубо федералистским. 50 лет назад многие разделяли точку зрения Альтеро Спинелли, одного из наиболее уважаемых людей среди основателей европейской интеграции, считавшего, что Вторая мировая война стала свидетельством потери национальными европейскими государствами права на суверенитет.

Однако, несмотря на очевидную правоту тезиса о доказанной в 1939-45 гг. неспособности государств гарантировать экономическую и политическую безопасность граждан, идея о построении в Старом Свете нового супергосударства не встретила отклика у населения и политических элит. Даже ослабленные до предела войной и получающие прямую финансовую помощь в рамках «плана Маршалла», политические элиты будущих стран Сообщества не были готовы отказаться от монополии на управление своими странами.

В отличие от романтиков-федералистов, Жан Моннэ, ставший подлинным отцом интеграционного проекта, прекрасно понимал бесперспективность попыток лишить европейские государства даже незначительной части суверенных прав. И поэтому он создал уникальную систему, позволяющую европейским странам сохранить все без исключения полномочия в своих руках, предложив при этом такой механизм, который давал им возможность извлекать дополнительные выгоды. Многочисленные преимущества, которые получили государства Европы от последовательного упорядочения координации своих экономических политик и делегирования Брюсселю наиболее неприятных с точки зрения популярности у избирателей задач, должны были играть роль своего рода анестезии, под воздействием которой потеря возможности национальных правительств проводить разрушительную для себя и соседей политику происходила бы безболезненно.

Системные проблемы ЕС

На современном этапе данный механизм сдерживания национальных элит от деструктивной в масштабах всей группировки политики перестал срабатывать. Некоторые действия стран-членов на внешнеэкономическом поле, особенно в сфере энергетики, воспринимаются другими государствами ЕС как почти откровенно враждебные. После беспрецедентного расширения ЕС в мае 2004 г. общие институты Европейского союза и существующий там механизм согласования национальных интересов стран-участниц, столкнулись с проблемой потери эффективности из-за многократно возросшего количества участников игры.

Расширение, однако, стало не единственной причиной кризиса. Не менее важным его основанием оказался резкий взлет требований к интеграционному образованию со стороны его участников, произошедший в середине 1990-х годов. Успешная реализация проекта «Общий рынок», начатого 20 лет назад, сделала экономику Европы одной из наиболее процветающих в мире. По данным 2005 г., самого провального по темпам роста в Европе, на страны Евросоюза-15 приходилось до 50% всех прямых иностранных инвестиций в мире. Из 20 крупнейших нефинансовых компаний мира 13 были в 2003 г. европейскими, а ВВП на душу населения вырос за период 2000-05 гг. на 20%, что только на 1% ниже, чем в США.

Достигнув таким образом всех возможных при существующей институциональной модели сотрудничества результатов, страны-члены ЕС начали требовать от интеграционной группировки большего, чем она физически способна им дать. В марте 2000 г. лидеры стран ЕС-15 приняли т.наз. «Лиссабонскую стратегию». В этом документе они провозгласили целью 2010 г. становление Европы (т.е. себя самих) в качестве наиболее конкурентоспособной экономики мира и достижение полной занятости. Обойденным, однако, остался вопрос о том, достаточно ли созданной в середине 1950-х гг. формы сотрудничества для успеха перед лицом все более суровых вызовов глобального соревнования. Особенно с учетом того, что за каждым «кустом» неспособности стран ЕС конкурировать с США, Китаем или другими растущими игроками скрывается «волк» европейского, а затем и наиболее опасного — национального — протекционизма.

В сфере международных отношений отдельные государства ЕС уже не могли удовлетвориться твердыми гарантиями статуса держав среднего уровня, вес которых в мире обеспечен в значительной степени их «общеевропейским административным ресурсом». В начале нового столетия от единой Европы потребовали стать сверхдержавой, способной на равных конкурировать с США, одновременно обеспечивая отдельным странам-членам статус «морских владычиц». При этом европейские лидеры не приняли во внимание тот факт, что прежде чем превратиться в сверхдержаву глобального порядка, Европа должна вначале стать державой в традиционном смысле этого слова, единым государством — с общей армией, полицией и правительством.

Именно поэтому одним из серьезных толчков к сползанию Евросоюза в нынешнее сумбурное состояние стал провал попыток ведущей европейской державы мобилизовать партнеров по ЕС на борьбу против планов США в отношении Ирака зимой 2002-03 гг. Отчаявшись найти применение любовно выстроенному под себя механизму общей (европейской) внешней политики и политики безопасности, Париж был вынужден броситься в объятия России — внешней по отношению к ЕС силы, нанеся тем самым ощутимый удар по и без того неважным отношениям с большинством стран-новичков и по собственной уверенности в функциональном значении единой Европы.

Не менее заметным стал системный сбой Европейского союза как инструмента в руках элит стран-членов в случае с Польшей и странами Балтии. Их национальный интерес, ради продвижения коего, помимо дотаций из общеевропейского бюджета, они и вступали в ЕС, состоит во многом в противостоянии России. Не случайно президент Эстонии Томас Ильвес в одном из своих эссе недвусмысленно указывает на то, что причиной непонимания между Западом и Востоком Европейского союза является вовсе не пресловутый трансатлантический раскол. Дело, по мнению эстонского политика, в отказе большинства стран ЕС-15 включить жесткость по отношению к России в общеевропейскую повестку дня. Что подрывает смысл участия ряда «новичков» во внешнеполитическом измерении интеграционного проекта. В свою очередь, уступка европейских «грандов» по российскому вопросу, как намекает Ильвес, немедленно перевесила бы для поляков и прибалтов великое чувство благодарности США за поддержку в годы советской оккупации.

Подводя итог можно заключить, что реальный вызов, с которым столкнулись сейчас европейские государства — это снижение эффективности созданных ими общеевропейских институтов и их неспособность решать задачи «акционеров». Именно поэтому, как справедливо отмечает член бюро «Союза европейских федералистов» Р.Леминг, именно нереформированность общих институтов ЕС является основным препятствием для осуществления политики конкретных действий на благо граждан, которую предлагает сейчас Еврокомиссия.

Европейский интеграционный процесс, политической и правовой «упаковкой» которого стал после 1992 г. Европейский союз, вышел на важнейший рубеж своего развития. Системный кризис, ставший политической реальностью после провала Конституционного договора на референдумах во Франции и Нидерландах, стал, в первую очередь, кризисом механизма согласования и защиты интересов суверенных стран-членов. Это, в свою очередь, породило у государств ощущение снижения прибыльности всего мероприятия и потери его смысла. Соответственно пройти этот период интеграционный проект сможет, только реформировав общие институты и механизмы принятия решений.

Поэтому главный вопрос, на который будет необходимо найти ответ в ходе приспособления интеграционного проекта к новым реалиям — это реформа институтов ЕС и приспособление механизма принятия решений, включающего процедуру согласования интересов, к значительно большему количеству заинтересованных участников, не нарушая при этом базовый принцип наднационального сотрудничества суверенных государств.

Весьма вероятно, что уже в среднесрочной перспективе единой Европе предстоит трансформация в сторону более гибкого торгово-экономического объединения с элементами политического сотрудничества между отдельными странами и группировками. В этом случае блестяще подтвердится тезис классика науки о международных отношениях Стенли Хофмана о том, что промежуточный вариант между сколь угодно глубоким сотрудничеством между национальными государствами и возникновением на их месте нового невозможен в принципе. Соответственно и выход из кризисного положения будет найден на традиционном для Европы (функционализм Ж.Монне и субсидиарность Ж.Делора) пути предоставления новых гарантий сохранения суверенных прав государств и внедрением революционно новых механизмов сотрудничества между ними.

Перспективы отношений Россия — Европейский союз

Необходимо, однако, учитывать действенность тех инструментов усиления позиций государств Евросоюза на международной арене, которые уже существуют. В первую очередь, речь здесь идет об общей внешнеторговой политике и создании в ее рамках выгодных европейским экономикам международных режимов.

Спору нет, в современных условиях согласование национальных интересов в ЕС стало гораздо более сложным. Наглядной иллюстрацией этого служит вето, наложенное в декабре 2006 г. Польшей на резолюцию Совета ЕС о предоставлении Еврокомиссии полномочий для переговоров о новом соглашении Евросоюз — Россия. Сам факт обращения страны-члена к такому радикальному средству демонстрирует масштабы падения эффективности существующего в ЕС механизма согласования интересов.

Тем не менее, гибкая система ЕС позволяет Брюсселю вести внешнеторговые переговоры вплоть до создания Зоны свободной торговли и без всеобъемлющего политического мандата. При этом ориентироваться Еврокомиссия будет на согласованную со всеми странами-членами стратегию внешнеэкономической деятельности Евросоюза, включающую в себя, помимо всего прочего, распространение на территорию партнеров европейских правовых норм (решения по содержанию которых принимаются Советом ЕС, т.е. теми же странами-членами).

В этой связи Россия и ее политика сталкиваются на европейском направлении с достаточно сложным вызовом. Суть его — в необходимости найти баланс между реальными запросами модернизации российской экономики и, во многом, общества и, с другой стороны, неспособностью Евросоюза предложить России даже ограниченные формы и механизмы совместной выработки решений в рамках интеграционного или протоинтеграционного процесса.

Именно поэтому на настоящем этапе для России, возможно, было бы целесообразным восстановление баланса между политической и экономико-правовой составляющими на уровне равноправного сотрудничества самостоятельных субъектов международных отношений. В будущем Россия могла бы рассматривать вопрос о формальном присоединении к тому интеграционному объединению, которое, после преодоления фазы стагнации, придет на смену Европейскому союзу. Тем более, что выход европейского проекта из этой фазы будет с высокой степенью вероятности найден на традиционном для ЕС пути укрепления роли и значения суверенных государств.