Россия в АТР: развитие отношений с соседями

Модели выхода России в АТР

Как известно, Россия начала экспансию в Сибирь и на Дальний Восток с XVI века, позднее вышла к Тихому океану, основала поселения на Аляске и в Калифорнии, однако освоить заокеанские территории не сумела и была вынуждена отступить с занятых позиций^[1]. Причиной этого отступления было не военно-политическое давление конкурентов, а невозможность освоить эти территории в хозяйственном плане, их изолированность как от хозяйственной жизни Центральной России, так и нарождающейся в то время экономики США и азиатских стран.>

Плановое директивное ведение хозяйства советского периода позволило начать освоение Дальнего Востока, увеличить его население и создать там хозяйственный комплекс, ориентированный на поддержку военно-политического присутствия СССР на Тихом океане.

Сегодня перед Россией встает более амбициозная, двуединая задача. С одной стороны, необходимо резко усилить экономическую и политическую интеграцию страны как таковой и ее Дальнего Востока в богатый и динамично развивающийся Азиатско-тихоокеанский регион (АТР). С другой стороны, необходимо усиливать внутреннюю интеграцию российских регионов, особенно Дальнего Востока, с Уралом и Центральной Россией, так как в противном случае мощное притяжение АТР может в перспективе способствовать развитию на российском Дальнем Востоке центробежных тенденций.

Существует несколько возможных моделей включения России в экономическую и политическую жизнь Восточной Азии: некоторые из них уже реализуются, другие — только рассматриваются. Среди этих моделей можно условно выделить следующие: военно-техническая, сырьевая, транспортная, энергетическая, военно-стратегическая, политическая, интеграционная, инновационная, рекреационная. Описываемые ниже модели являются «идеальными», в чистом виде не существуют и сформулированы в предлагаемом виде исключительно в целях анализа. В реальности взаимодействие России с АТР носит комплексный характер, и в нем в той или иной степени задействованы все модели.

Военно–техническая модель. Данная модель предполагает, что Россия становится кузницей оружия для неамериканской части Азии, обеспечивая тем самым свои политические и экономические интересы в регионе. Эта модель реализуется с начала 1990-х годов и изначально была ориентирована прежде всего на КНР и Индию. Позднее, в новом веке, она была распространена на Малайзию, Индонезию, Вьетнам. Данную модель следует признать вполне успешной, но ее ресурс к настоящему времени во многом исчерпан. Основные покупатели российской военной техники (Индия и КНР) уже насытили свои вооруженные силы авиацией и танками российского производства, фокус военно-технического сотрудничества с Индией сместился в область военного кораблестроения. У данного направления также существует некий предел, который, видимо, в среднесрочной перспективе будет достигнут. Есть опасность выхода европейцев на китайский оружейный рынок, что, конечно, ослабит там монопольную позицию России. Новые партнеры — страны Юго-Восточной Азии пока расширяют закупки российского оружия, но их потребности в импорте оружия заведомо меньше, чем у региональных гигантов — Индии и Китая.

Сырьевая модель. Сырьевая модель интеграции РФ в Восточную Азию стихийно сложилась в начале 1990-х годов и определяется экспортом российского сырья в сопредельные страны. Примером этой модели явились такие проекты, как Сахалин-2 на основе СРП, вывоз леса, удобрений, цемента, морепродуктов. Экспортно-сырьевую модель следует признать неудовлетворительной во всех отношениях: ее реализация ведет к обогащению олигархии, но не к развитию Сибири и Дальнего Востока. Россия превращается в сырьевой придаток азиатских экономик, происходит депопуляция Дальнего Востока, страна теряет часть своего суверенитета — контроль над ресурсами. Кроме того, России уже самой не хватает многих видов экспортируемого сырья. Последнее время федеральные власти начали предпринимать некоторые попытки ее слома, но пока она существует.

Транспортная модель. Идея транспортной модели предполагает использование геополитического положения России для создания транспортных коридоров (Восток–Запад, Север–Юг) для обеспечения транзита разного рода между Азией и Европой. Имеется в виду, что транспортные коридоры должны обеспечивать не только железнодорожный транзит, но и автомобильный, воздушный, информационный. Эта модель реализуется с середины 1990-х годов (Транссибирский сухопутный мост, Транскорейская магистраль, Северный морской путь, Южный морской путь, авиакоридор). Реализацию данной идеи следует в целом признать удачной и перспективной, хотя эффективность такого рода проектов оказалась ниже, чем это изначально планировалось. В сравнении с серединой 1990-х годов существенно подорожали энергоносители и выросли транспортные тарифы — в результате в ценовом плане трансевразийские коридоры оказались не слишком конкурентоспособны по сравнению с более медленным, но и более дешевым морским транспортом. Не удалось пока убрать многочисленные политико-бюрократические барьеры (таможни, торговые режимы), поэтому транзит грузов занимает гораздо больше времени, чем это позволяют технические возможности. Но главная проблема реализации транспортной модели для углубления интеграции России в АТР состоит в неблагоприятных геополитических факторах — на территории России, в середине коридоров, отсутствует мощный экономический район, который сам бы генерировал товарные потоки и на Запад, и на Восток.

Энергетическая модель вышла на первый план в 2000-е годы на фоне роста мировых цен на энергоносители, что сделало экономически выгодным строительство трубопроводов из Сибири в Азию. Этому способствовало также повышение внимания Кремля к энергетике как важному внутри – и внешнеполитическому инструменту. В целом данная модель схожа с сырьевой, но, в отличие от нее, она реализуется на государственном уровне, под контролем руководства страны, и содержит не только экономический, но и политический компонент — привязку растущих экономик (и в какой-то степени политик) соседей России по АТР (КНР, Японии, Южной Кореи) к поставкам энергии из России. Данная модель активно реализуется, и она выглядит вполне успешной — особенно в отношении КНР, но следует не упускать из виду тот факт, что РФ не является, и никогда не будет монополистом в снабжении азиатских экономик энергией. Не только Япония, Корея и Индия, но и КНР ориентируются и на другие источники — Казахстан, Иран, Индонезию, Туркменистан, Анголу.

Военно-стратегическая модель существует скорее как некий политический проект, поддерживаемый частью российской политической и военной элиты, чем как политическая реальность. Подобные идеи были особенно популярны в Москве в середине 1990-х годов и состояли в умозрительном создании разного рода стратегических союзов и треугольников — от «умеренных» (РФ–КНР–Индия) до «экстремистских» (с участием Ирана и КНДР). На практике ничего подобного реализовано не было — Азия развивается по-другому, и ее крупнейшие игроки не склонны вступать в какие-либо постоянные союзы. Вместе с тем, наметилось определенное развитие военного сотрудничества с КНР и Индией (совместные учения, например), налицо и близость внешнеполитических позиций с этими странами по некоторым острым вопросам международной жизни. Как представляется, подобная модель на сегодняшний день реализована быть не может, и попытки ее внедрить были бы попросту нелепы и даже вредны.

Политическая модель. Судя по некоторым высказываниям президента Путина, модель политической интеграции со странами Восточной Азии возникла достаточно спонтанно — прежде всего имеется ввиду Шанхайская организация сотрудничества (ШОС). Развивается эта модель на удивление неплохо, за несколько лет ШОС превратилась из комиссии по решению вопросов приграничной торговли и демаркации российско-китайской границы в весьма многочисленную организацию, расширяющую спектр решаемых ею проблем в Центральной и Восточной Азии. Перспективы развития ШОС пока не вполне ясны, но плохими они не представляются. Вместе с тем сегодня в определенной части российского экспертного сообщества наблюдается чрезмерная эйфория по поводу создания «Российско-Шанхайского мироустройства». Говорить о долгосрочных системообразующих процессах на основе ШОС пока рано, и для такого скептицизма есть как минимум две причины. Во-первых, главную роль в этой организации играет КНР, а не Россия. Во-вторых, главные задачи этой организации — обеспечение благоприятного стратегического окружения КНР со стороны РФ и Центральной Азии (борьба с экстремизмом, энергобезопасность). Интересы КНР в данных вопросах во многом совпадают с интересами России, Россию такая повестка дня вполне устраивает, но пока не ясно, сумеет ли эта организация подняться над решением отдельных тактических региональных проблем.

Интеграционная модель подразумевает аккуратное открытие Восточной Сибири и Дальнего Востока для освоения странами АТР — в интересах России и под российским контролем. Это самая многообещающая и сложная модель интеграции, которая предполагает обязательное участие конкурирующих сторон и конкурирующих интересов — с тем, чтобы Россия могла поддерживать между ними баланс и тем самым отстоять свои не очень сильные позиции. Примером такого конкурентного баланса могла бы стать комбинация американского капитала, японских технологий и капитала, китайской и корейской рабочей силы. Россия должна была бы обеспечить в этом случае стратегическое видение перспектив развития, эффективную иммиграционную политику, политический и силовой контроль над динамично меняющейся ситуацией. Подобная задача явилась бы стратегическим проектом национального масштаба на несколько десятилетий. Ее реализация, однако, наряду со множеством прочих международных и внутренних факторов, осложняется в силу острой глобальной конкуренции за финансовые потоки и инвестиции, а также ослабления военной мощи РФ на Тихом океане.

Инновационная модель (определение предложено В.Михеевым) предполагает соединение сохранившегося научно-технического потенциала РФ (прежде всего Сибири) с развитой технологией и рабочей силой стран АТР. Идея крайне привлекательна, и отдельные элементы ее реализации присутствуют, но в широком масштабе данная модель не реализуется по причине падения научного потенциала РФ и неспособности отечественной науки коммерциализировать свои разработки.

Рекреационная модель предполагает превращение некоторых территорий Сибири и Дальнего Востока в рекреационно-экологические зоны для внутреннего и иностранного туризма. Сегодня речь идет о Байкале, Алтае, Камчатке, о. Русском. Следует отметить, что определенные перспективы у этой идеи есть, она поддерживается российским правительством.

Россия и ШОС

В последние годы ШОС становится важным фактором международной жизни на евразийском пространстве. Она объединяет схожие по своему политическому и экономическому развития страны и обладает существенным потенциалом влияния на развитие этой части мира. Данный регион обладает огромными человеческими и природными ресурсами и способен к бурному экономическому развитию. Нередко ШОС рассматривается как организация, способная стать важнейшим мировым центром политической и экономической интеграции. Ниже предполагается проанализировать возможности углубления политического, экономического и военного сотрудничества внутри ШОС и рассмотреть вероятность того, что ШОС станет реальным политическим и военным противовесом Западу.

Потенциал для политического сотрудничества. Важной функцией ШОС является обсуждение и решение политических вопросов, связанных с Центральной Азией^[2]. Используя площадку ШОС, ее члены могут налаживать взаимовыгодное сотрудничество по острым для них вопросам и, при необходимости, действовать как единый механизм. В проблематике политического сотрудничества в рамках ШОС видны два блока вопросов: первый касается вопросов борьбы с терроризмом и вопросов международной безопасности в регионе, второй (неявно) касается противодействия росту влияния США и НАТО в регионе. Рассмотрим эти группы вопросов подробнее.

Терроризм и проблемы безопасности. Членов ШОС объединяет общая угроза терроризма и исламистского экстремизма. Эта проблема остро стоит на Северном Кавказе, Узбекистане и Киргизстане, Таджикистане, Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР. Страны ШОС осознают транснациональный характер этой угрозы и активно сотрудничают в противодействии ей. Таким образом, общие угрозы и их общее видение странами-участницами создают основу для расширения политического сотрудничества по другим вопросам.

Так, с апреля 2006 года страны ШОС также объединили свои усилия в борьбе с нелегальным трансграничным оборотом наркотиков. Существенная часть мирового оборота наркотиков (особенно опиатов) осуществляется через территории стран ШОС и их соседей; доходы от продажи наркотиков, в частности, используются для финансирования террористической и экстремистской деятельности. Сотрудничество в борьбе с оборотом наркотиков стало вполне естественным развитием политического сотрудничества между странами ШОС.

Другой общей для стран ШОС проблемой является сепаратизм. Россия борется с его проявлениями на Северном Кавказе, КНР — в Синьцзяне, временами происходят всплески нестабильности и в государствах Средней Азии. Страны ШОС поддерживают друг друга в борьбе с сепаратизмом, хотя, следует признать, граница между терроризмом и сепаратизмом в современном мире весьма размыта, и страны-участницы ШОС предпочитают говорить о сотрудничестве в области борьбы с международным терроризмом.

Сотрудничество между странами ШОС в указанных областях укрепляется и, видимо, будет продолжать развиваться и дальше. Все страны-участницы заинтересованы в сохранении региональной стабильности и территориальной целостности государств региона, поэтому ШОС будет играть все более важную роль в развитии политического сотрудничества в Центральной Азии.

Сдерживание роста влияния США. Страны-участницы ШОС налаживают между собой политическое сотрудничество с целью ограничения экспансии США в регионе. Они представляют более половины населения планеты, и, с точки зрения США, являются в той или иной степени авторитарными государствами. Страны ШОС с недоверием относятся к интервенционистской политике США и настаивают на развитии многополярного мироустройства. Эти обстоятельства создают для стран ШОС определенную основу для сотрудничества против вовлечения США в регионе и, в перспективе, даже для выталкивания США из Центральной Азии.

В этом контексте важно отметить, что ведущие страны организации — КНР и Россия — вступили в период сотрудничества. Россия с недовольством наблюдает международные процессы, развертывающиеся на своих западных рубежах (расширение НАТО и Евросоюза), и не может себе позволить одновременно иметь напряженные отношения со своими восточными соседями. КНР ищет новые надежные источники поставок энергоносителей для своей развивающейся экономики, имеет непростые отношения с Японией и США (по поводу Тайваня) и также предпочитает иметь надежные тылы на Севере и Западе. Международные интересы России и КНР хорошо дополняют друг друга, между двумя странами наметилось стратегическое сотрудничество. Россия признает вопрос Тайваня «внутренним делом» КНР, КНР с пониманием относится к контртеррористической операции России на Кавказе. Россия заинтересована в восстановлении своих политических позиций в Средней Азии, а КНР хотела бы видеть Среднюю Азию надежным поставщиком энергоресурсов и политически стабильным регионом. Обе страны разделяют мнение о том, что Соединенным Штатам в Средней Азии нечего делать.

Разумеется, намерение ШОС стать противовесом росту американского влияния в регионе не прошло и мимо внимания Ирана. Президент Ирана Ахмадинеджад без обиняков говорил о ШОС следующее: «Мы хотели бы, чтобы эта организация превратилась в мощную структуру, которая оказывала бы влияние на региональную и международную политику, экономику и торговлю, а также блокировала бы угрозы и силовое вмешательство со стороны разных стран».^[3] Решение КНР и России предложить Ирану статус наблюдателя в ШОС, без сомнения, имело и антиамериканский подтекст — по крайней мере именно так это было воспринято в Вашингтоне. Д.Рамсфельд, занимавший в тот момент пост министра обороны США, с негодованием отреагировал: «Мне представляется очень странным, что организация, которая заявляет о своей борьбе с терроризмом, приглашает в участники государство, которое является самым террористическим в мире».^[4]

Вместе с тем, видимо, не следует преувеличивать антиамериканский потенциал ШОС. Во-первых, ШОС все еще существенно слабее США экономически и особенно в военной сфере. Во-вторых, полного доверия и единства мнений между странами ШОС также не наблюдается: правящие элиты Средней Азии не готовы вернуться под полный политический контроль России (или попасть под контроль КНР); Россия испытывает определенные опасения по поводу будущего малонаселенной Восточной Сибири, граничащей с перенаселенным Китаем; КНР сотрудничает не только с Россией, но и с другими странами-соседями, и импортирует энергоносители из многих источников, не только из Средней Азии и Сибири. Следует ожидать, что в среднесрочной перспективе ШОС будет достаточно единой, чтобы противодействовать вмешательству США в регионе, однако этого единства не хватит для того, чтобы бросить Соединенным Штатам вызов в качестве альтернативного им центра силы.

Перспективы экономического сотрудничества. ШОС, наряду с решением политических задач, является важным форумом для расширения экономического сотрудничества. Как представляется, экономическое сотрудничество в рамках ШОС будет углубляться.

Самой важной областью сотрудничества, без сомнения, является энергетика. КНР испытывает все большую потребность в импорте энергоресурсов, а ее соседи-члены ШОС очень богаты энергией — Россия, Иран и Туркменистан занимают, соответственно, 1, 2 и 4-е места в мире по разведанным газовым запасам. Россия является вторым по величине экспортером нефти в мире, а Иран, при всех сложностях его отношений с соседними нефтедобывающими арабскими странами, является членом-основателем ОПЕК.

Китай импортировал 20 млн. тонн нефти в 1999 году. К 2010 году он может импортировать до 100 млн. тонн. К 2010 году КНР будет испытывать дефицит в 10% от своих потребностей в пресной воде. К 2020 году Китай не сможет обеспечивать себя внутренним производством нефти, стали, алюминия, серы и других видов сырья.^[5] Очевидно, что для богатых природными ресурсами партнеров КНР по ШОС экономика КНР предлагает широкие возможности для экспорта. В перспективе Россия может экспортировать в КНР от 25 до 30 млрд. кубометров газа, от 15 до 18 млрд. киловатт электроэнергии со своих новых гидроэлектростанций в Сибири, и от 25 до 30 млн. тонн нефти. Россия также планирует строительство нескольких атомных электростанций в Китае. КНР обсуждает со странами ШОС (прежде всего с Казахстаном) планы строительства новых трубопроводов и совместного освоения новых месторождений.

Экономическое сотрудничество постепенно выходит за рамки лишь приграничной торговли и экспорта энергоресурсов. В сентябре 2003 года страны ШОС подписали рамочное соглашение по развитию экономического сотрудничества, а премьер Госсовета КНР Вэнь Цзябао предложил поставить в качестве стратегической цели экономического сотрудничество создание зоны свободной торговли в рамках ШОС.

Центральную ось экономического сотрудничества в рамках ШОС формируют российско-китайские связи. Россия заинтересована в участии Китая (на определенных условиях) в развитии Дальнего Востока. Россия активно экспортирует технологию в Китай, российские специалисты приглашены создавать технопарки в Харбине. Россия и Китай планируют построить мост через р. Амур в районе Благовещенска. Существуют проекты создания свободных экономических зон и морских портов совместного использования. Совместными усилиями Китай и Россия могут существенно расширить транспортную инфраструктуру Евразии, увеличить пропускную способность транспортных коридоров, ведущих из Европы в Азию и на Ближний Восток.

Страны постсоветской Средней Азии не только заинтересованы в расширении торговли с Китаем и привлечении китайских инвестиций, они также проявляют интерес к успешной китайской модели социально-экономического развития. Страны ШОС в целом имеют взаимодополняющие потребности: КНР нужны энергия и сырье, они есть у соседей; России и странам Средней Азии нужны инвестиции — Китай может их предложить. Таким образом, следует полагать, что экономическое сотрудничество в рамках ШОС будет динамично развиваться и в будущем.

Перспективы развития ШОС в военный блок. Страны ШОС активно сотрудничают между собой в военной и военно-технической области. Можно вспомнить о том, что фундамент ШОС был заложен в ходе начавшегося военно-политического сотрудничества (демилитаризация советско-китайской границы и заключение в 1997 году Соглашения между Россией, Китаем, Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном о взаимном сокращении вооруженных сил в районе границы.). В 2003 году в рамках ШОС прошли первые военные учения в Казахстане и в Синьцзяне. Проводились также двусторонние военные учения России с КНР, а также с Индией, имеющей статус наблюдателя в ШОС.

Углубление военного сотрудничества в рамках ШОС может в перспективе превратить его в военный блок, но такое развитие событий сегодня представляется маловероятным. Во-первых, сотрудничество между странами до сих пор носит в основном политический, а не военный характер; проводившиеся с КНР военные учения были призваны скорее продемонстрировать политическую близость России и Китая, а не укрепить их военный потенциал. Во-вторых, превращение ШОС в военный блок пока не отвечает интересам ее участников. КНР в основном заинтересована в доступе к энергоресурсам и в сохранении политической стабильности на своих северных и западных границах. Россия же имеет военный союз со среднеазиатскими государствами в рамках Организации Договора о коллективной безопасности (ОДКБ) и уже стала свидетелем его непрочности (выход и возвращение Узбекистана в ОДКБ). В сегодняшней ситуации создание военного пакта в рамках ШОС может в большей степени привязать Россию к чужому конфликту, нежели обеспечить ей групповую поддержку в решении ее собственных проблем. Пока страны ШОС не выровняют уровень своего политического и экономического развития и не станут более взаимозависимыми, создание военного блока будет оставаться контпродуктивным. Об этом же говорит и сама ШОС — в апреле 2006 года  постоянный представитель РФ при секретариате организации Г.Логвинов заявил, что «в ШОС нет каких-либо намерений вести дело к ее трансформации в военный блок»^[6].

Вероятность внутренних конфликтов в ШОС. В то время как ШОС обладает серьезным потенциалом расширения сотрудничества в политической и экономической областях, существуют и обстоятельства, ослабляющие единство этой организации. Во-первых, несмотря на растущее экономическое сотрудничество, объем торговли в рамках ШОС относительно невелик. Товарооборот России и Китая в 2006 году составил чуть менее 30 млрд. долларов. Это неплохо, но, для сравнения, товарооборот Китая с США и странами ЕЭС составляет около 200 млрд., а с Южной Кореей — 100 млрд. долларов.^[7] В экономическом плане КНР гораздо больше зависит от экономических связей с Западом, Японией и Кореей, чем от своей торговли внутри ШОС, и эта ситуация вряд ли быстро изменится. Более того, в долгосрочном плане Россия, видимо, не сможет удовлетворить китайские потребности в импорте технологий. Проекты строительства трубопроводов в Китай наталкиваются на требования различных уступок и привилегий со стороны среднеазиатских государств.

Будущее сотрудничество двух основных держав региона — России и КНР — также не гарантировано. Существует проблема демографического давления Китая на малонаселенный Дальний Восток и Восточную Сибирь. Возможно, эта проблема преувеличена, но сбрасывать ее со счетов полностью нельзя. Назревает и проблема изменения баланса мощи двух стран. В то время как Россия, по сравнению с Китаем, все еще является технологически более развитой страной, эта ситуация меняется по мере развития Китая. Китай экономически уже гораздо мощнее России, и в перспективе нельзя исключать того, что Китай станет мощнее России в технологической и военной сферах. Трудно сказать, как такое развитие событий скажется на отношениях двух стран, которые представляют собой основу ШОС. Существует также опасность того, что центральноазиатские страны могут захотеть сбалансировать растущее влияние КНР и России в регионе новыми партнерствами. Нечто подобное уже произошло в СНГ, нельзя исключать и возможность повторения такого сценария в ШОС.

В целом можно ожидать, что ШОС продолжит развиваться по принятой сегодня схеме конкретного сотрудничества в отдельных областях, и не перерастет в плотный политический или военный союз.

Распространение ядерного оружия в АТР — угроза для России

В ближайшие годы возрастет вероятность использования ядерного оружия в межгосударственных и идеологических конфликтах на расширенном Ближнем Востоке, а также в Южной и Северо-Восточной Азии.

Основная опасность применения ядерного оружия исходит из нескольких конфликтных ситуаций, где действуют несистемные по отношению к своему окружению режимы: государственно оформленные иранский, израильский, пакистанский, северокорейский и пассионарные исламские движения.

Основную опасность представляет не столько сам факт происходящего распространения ядерного оружия, сколько реальная возможность его использования экстремистами в хаосе развала существующего политического режима (Пакистан, КНДР), или при превышении «разумного уровня самообороны» «государственными экстремистами» - гипертрофированно революционным иранским режимом, или Израилем при угрозе уничтожения еврейского государства.

Международная ситуация в Азии и перспективы возникновения и эскалации межгосударственных конфликтов в ядерные будет во многом определяться появлением на политической арене новых региональных держав — малоуязвимых в военном отношении, крупных экономически и демографически быстро растущих, претендующих на лидирующую роль в своих регионах и обладающих (или стремящихся обладать) ядерным оружием. В настоящий момент на эту роль претендуют три страны: Иран, Пакистан и Индия.

Развитие ситуации вокруг Ирана

К 2020 г. население Ирана составит около 80 млн. человек. К этому времени он будет обладать самыми многочисленными ВС на Среднем Востоке (за исключением, может быть, Пакистана), средствами доставки ЯО (баллистические ракеты «Шихаб») и собственно ядерным оружием (видимо, урановыми боеголовками). Иран будет соперничать с Россией за распоряжение энергоресурсами Каспия и Средней Азии, находиться в напряженных отношениях с соседними арабскими странами, с Пакистаном и США и балансировать на грани войны с Израилем. Конфликт с применением ядерного оружия может развиться по любой из указанных ниже линий.

Усилится противостояние иранской и арабской цивилизаций. Основным фактором, определяющим взаимоотношения Ирана и его арабских соседей, будут оставаться противоположные национальные интересы Ирана и арабских государств. Это противопоставление, по мысли иранцев, укрепляет традиционное иранское видение истории, согласно которому арабо-исламское завоевание Ирана в VIIвеке привело к трагической гибели выдающейся доисламской цивилизации Персии. Подобное отношение к арабам поддерживалось персидской литературой в течение веков, а военные конфликты последних десятилетий лишь укрепили его.

Другим фактором, усилившим антиарабские настроения в Иране, стало то, что многие арабские режимы считают Иран, единственную неарабскую страну региона, «периферией арабского мира». Неоднократные попытки арабских лидеров переименовать Персидский залив в «Арабский залив» только усиливали недоверие иранцев к арабским странам.

Все большее вовлечение «отдаленных» арабских государств в дела Персидского залива способствовало тому, что, начиная с 1970-х годов, Иран должен был учитывать в своей внешней политике не только фактор арабских стран-соседей, но и весь арабский мир. Особенно ясно это стало во время ирано-иракской войны 1980–1988 гг. Тогда все арабские страны, за исключением Сирии и Ливии, встали на сторону Ирака и оказали Саддаму Хусейну финансовую и военную помощь. Участие «внешних» арабских режимов в конфликте, во-первых, сгладило неравенство Ирана и Ирака в территории, населении и военной мощи. Во-вторых, с этого момента отношения Ирана с соседними арабскими государствами стали существенно зависеть от общеарабских политических процессов.

Другой аспект ирано-арабских противоречий — отношения с Лигой арабских государств (ЛАГ). Цель ЛАГ — укрепление арабского единства и, в конечном счете, создание объединения арабских государств наподобие Европейского Союза. Иран, не будучи арабской страной, из этих процессов исключается, и это не может его не раздражать.

Не будут разрешены территориальные споры Ирана с соседями. Многие годы отношения между Ираном и соседними арабскими государствами залива осложняются территориальными спорами. С точки зрения Ирана уже в течение двух веков происходит культурное и территориальное «выталкивание» Ирана из зоны Персидского залива.

Один из давних территориальных споров — так называемый «Арабистан» («Хузистан» в персидской терминологии) — территория в устье реки Шатт-эль-Араб. До XXвека основную часть населения там составляли арабы, однако с началом разработки нефтяных месторождений туда переселилось много иранцев. До 1945 г. граница была открыта, и арабы из южной части Персидского залива свободно посещали эти территории. В 1950 г. Иран закрыл границу. В Иране считают, что до арабского завоевания эти земли принадлежали Персидской державе и являются иранскими. С точки зрения практически всех арабских государств «Арабистан» — такая же арабская территория, как и Палестина, и так же незаконно удерживается иностранной державой. В течение всех 1970-х годов Ирак поддерживал разнообразные фронты освобождения «Арабистана», и одной из причин ирано-иракской войны как раз и было освобождение «исконных» арабских территорий.

До 1971 г. Иран претендовал на остров Бахрейн. Под давлением Великобритании он снял свои претензии, но сумел воспрепятствовать присоединению Бахрейна к Объединенным Арабским Эмиратам. Территориальный спор как таковой на сегодняшний день исчерпан, хотя при определенных обстоятельствах Иран может потребовать усиления своего экономического и политического присутствия на острове.

Еще один территориальный спор между Ираном и соседями идет вокруг островов Абу-Мусса и Большой и Малый Тумб. Исходя из стратегических соображений, в начале XXвека Великобритания приказала шейху Шарджи взять под свой контроль о-ва Абу-Мусса и Большой Тумб. Иран не признавал этого решения вплоть до ухода англичан из Персидского залива, и в 1971 г. занял их с молчаливого согласия Великобритании. Вопрос не решен и сегодня: ОАЭ настаивает на возвращении островов под свою юрисдикцию, мотивируя свое требование тем, что там живут исключительно арабы.

Еще более обострятся религиозные противоречия в регионе Персидского залива. По Персидскому заливу проходят границы размежевания двух ветвей ислама: на севере залива преобладают шииты (в основном иранцы), а на юге — сунниты (в основном арабы). Следует принять во внимание несколько особенностей религиозной картины региона.

Во-первых, официальной религией в одной из мощнейших стран региона — Саудовской Аравии — является не просто суннизм, а ваххабизм, названный так по имени его основателя Мухаммеда ибн Абдаль Ваххаба. Ваххабизм — крайне догматичное течение, которое рассматривает шиитов (и арабов, и иранцев) не как заблудших мусульман, а как вероотступников. В свою очередь, правивший в Иране Аятолла Хомейни обвинял саудовцев в том, что они исповедуют не настоящий ислам, а «американский ислам», подчеркивая тем самым центральное противоречие политической жизни Саудовской Аравии между проамериканской внешней политикой и претензией на религиозное лидерство в исламском мире.

Во-вторых, во многих государствах Персидского залива существуют достаточно большие шиитские меньшинства — до 40% в Кувейте, а в Ираке и Бахрейне шииты составляют большинство. Правящие же элиты во всех здешних государствах принадлежат к суннитам и подвергают шиитское население дискриминации. Шиитские общины испытывают существенные ограничения в экономической области, в доступе к образованию и политической деятельности. Возникающая напряженность в отношении шиитов выливается в недоверие к ним и в подозрения по поводу симпатий шиитов к Ирану.

Будут усиливаться разногласия по поводу нефтяной политики между Ираном и арабскими странами Персидского залива. Основным богатством и источником экономического развития всех стран субрегиона является нефть. Вместе с тем, среди разных стран ее запасы распределены неравномерно, особенно если сравнить соотношение запасов нефти в разных странах к численности их населения. Иран при населении в 65 млн. человек обладает запасами в 89,7 млрд. баррелей, Ирак при населении в 22 млн. имеет 112 млрд. баррелей, Саудовская Аравия с населением 21 млн. человек владеет 261 млрд. баррелей. Нельзя сказать, что Иран беден нефтью, но в сравнении с Саудовской Аравией по показателю запасов нефти на душу населения позиции Ирана выглядят достаточно скромно — в 12,4 раза меньше. При нынешних темпах добычи Иран исчерпает свои запасы через два-три десятилетия. Осознание этого факта Ираном и арабскими государствами привело к возникновению различной ценовой политики на нефть и к противоречиям по вопросу об объемах добычи нефти. Уже с 1960-х годов Иран настаивал на сокращении добычи и на повышении мировых цен на нефть, чтобы обеспечить более высокий уровень инвестиций в экономику и снизить свою зависимость от экспорта нефти. Арабские государства, в свою очередь, предпочитали держать мировые цены на низком уровне.

Обострятся отношения с Ирана с Пакистаном. Учитывая развитие событий в регионе, Тегеран обратил большее внимание на отношение со своими соседями на Востоке. С одной стороны, он пытается компенсировать американское военное присутствие в Ираке и Афганистане улучшением отношений с Индией, с другой стороны — развивает связи с Китаем и Россией.

Исторически ирано-пакистанские отношения полны противоречий. До конца 1970-х гг. Иран и Пакистан поддерживали хорошие отношения, входили в один военный блок (СЕНТО) и выступали в «холодной войне» на одной стороне. Эти отношения, однако, были нарушены антишахской революцией в Иране в 1979 г., когда противоречия вышли на первый план в отношениях двух стран.

Обе страны — и Иран, и Пакистан — являются исламскими, однако Иран является в основном шиитской страной, а Пакистан — суннитской. С приходом к власти в Пакистане генерала Зия-уль-Хака Пакистан сделал акцент на исламизации внутренней жизни и внешней политики страны. С точки зрения Ирана, однако, пакистанская политика отражала лишь специфическое суннитское видение проблем, и была неприемлема для шиитов. В Пакистане и прилегающих территориях рос суннитский экстремизм. Обеспокоенный Иран стал, в свою очередь, экспортировать шиитский экстремизм, чтобы сбалансировать рост влияния суннизма в регионе. Обострившиеся взаимоотношения между соседями еще более ухудшились с началом войны в Афганистане в конце 1970-х. Иранский режим абсолютно не устраивала политика Зия-уль-Хака, который стал проводником американского военно-политического присутствия в Пакистане и Афганистане, но в той же степени Тегеран противился и военному присутствию СССР в Афганистане.

Иран вооружал и поддерживал шиитские партизанские отряды, воевавшие против СССР, и сохранил с ними связи и после вывода советских войск из Афганистана в 1989 г. Приход к власти в Афганистане движения Талибан (сунниты) еще более усилил подозрения Ирана по поводу растущего влияния Пакистана в регионе и обострил отношения между Ираном и Пакистаном.

Иран, Индия (и Россия) поддерживали во внутриафганском конфликте Северный альянс, что еще более укрепило Пакистан в его антииранской политике. В свою очередь, Иран был крайне возмущен тем, что Пакистан не предпринял никаких мер с тем, чтобы предотвратить убийство талибами группы иранских дипломатов в Мазари-Шарифе (Афганистан) в 1998 г.

После свержения в Афганистане режима талибов и пересмотра Пакистаном своей проталибской политики в ирано-пакистанских отношениях появились элементы сотрудничества (были проведены совместные военно-морские учения, две страны поддерживают проект строительства газопровода из Ирана в Индию через территорию Пакистана), но элементы соперничества все же преобладают. Иран обвиняет Пакистан в американском военном присутствии в Афганистане и в Средней Азии, подозревает его в сотрудничестве с США, направленном против Ирана. Пакистан, в свою очередь, видит руку Ирана в постоянных беспорядках в провинции Белуджистан. Несмотря на отдельные элементы сотрудничества, Иран и Пакистан являются соперниками в течение десятилетий, и в этом контексте весьма трудно объяснить пакистанско-иранское ядерное сотрудничество — имеется в виду передача главой пакистанского ядерного проекта Абдул Кадир Ханом технологии обогащения урана Ирану в 1980–90-х гг. Не исключено, что объяснения этому сотрудничеству следует искать самое простое: Иран был готов заплатить большие деньги за технологии обогащения, а пакистанские военные хотели заработать и «наказать» США за то, что те прекратили сотрудничество с Пакистаном после вывода советских войск из Афганистана.

США будут пытаться противодействовать наметившемуся сближению Ирана со своими соседями, продолжая вооружать Пакистан. В Тегеране хорошо понимают, что при определенном развитии событий пакистанские F-16 могут быть использованы против него, и это еще сильнее подталкивает иранский режим к обладанию ядерным оружием как гарантии против нападения.

До крайней степени обострятся отношения Ирана и Израиля. Антиизраильская линия является центральным элементом внешней политики Ирана: она является основой самоидентификации иранского теократического режима как революционного, является основой механизма внешнеполитического влияния Ирана в регионе (союзнические отношения с радикальными арабскими режимами, группы иранского влияния в Ливане и Палестине строятся именно на антиизраильской линии Ирана), придает Ирану определенный вес в исламском мире. Иран ставит задачу физического уничтожения Израиля, оправдывает нападения на израильских гражданских лиц, поддерживает одиозные арабские антиизраильские группировки. Израиль видит в Иране главную угрозу своей безопасности, а при появлении у Ирана ядерного оружия — и своему существованию.

Ирано-израильское противостояние является самым вероятным источником ядерного конфликта на Ближнем Востоке. Израиль непременно пойдет на силовые меры с целью уничтожения ядерной программы Ирана, что само по себе может привести к крупномасштабному радиоактивному заражению региона. Если Израиль (самостоятельно или совместно с США) не сможет разрушить ядерную программу Ирана, рано или поздно Иран сам или через «сетевых посредников» вроде Хезболлы нанесет удар по Израилю. Израилю, вероятно, будет нанесен непоправимый ущерб, но Израиль сумеет нанести массированный удар возмездия, причем необязательно только по Ирану — удары в этом случае могут быть нанесены и по Ливану, и по Сирии. В обмен ядерными ударами может оказаться вовлеченным и Пакистан, а при определенных обстоятельствах — даже Индия.

Не будут разрешены американо-иранские противоречия. В ближайшие годы США должны будут сделать выбор между признанием за Ираном статуса региональной ядерной державы и пересмотром своей политики в регионе Персидского залива, включая свои отношения с Израилем и Саудовской Аравией, и политикой «додавливания» нынешнего иранского режима. Первый вариант несет в себе колоссальные издержки для американской внешней политики, второй — упирается в отсутствие единства по вопросу о ядерной программе Тегерана и региональном статусе этой страны среди активных игроков на этом поле — ЕС, России, КНР, Индии, Пакистана и Израиля. Если в ситуации не появятся какие-то новые факторы, то Соединенным Штатам в конечном итоге придется выбирать между постепенной сдачей своих позиций в Персидском заливе, ослаблением своего контроля над мировой энергетикой и сокращением своей экономической империи (причем угроза безопасности Израиля будут сохраняться и постепенно расти) и действиями по ограничению влияния Ирана (они могут выражаться в силовой ликвидации ядерной программы Ирана и/или насильственной смене политического режима в Тегеране).

Иран продолжит сближение с КНР. Уже сегодня Пекин удовлетворяет 13,6% своих потребности в энергии за счет поставок из Ирана, и предполагает увеличить эту долю в результате новых договоренностей. Пекин и Тегеран подписали предварительное соглашение, оцениваемое с сумму от 70 до 100 млрд. долларов США, согласно которому КНР будет покупать иранские нефть и газ, а также примет участие в освоении Ядаваранского месторождения на границе с Ираком. Ранее КНР обязалась закупать в Иране в течение 25 лет сжиженный газ на сумму в 25 млрд. долларов. В обмен КНР поставляет в Иран промышленные товары. КНР является ценным для Ирана политическим партнером, так как имеет статус постоянного члена Совета Безопасности ООН и может эффективно противостоять антииранским резолюциям, инициируемым Вашингтоном.

Иран продолжит ограниченное сближение с Индией. Иран и Индия разделяют общий взгляд на проблемы политики в Средней Азии, и активно сотрудничают в энергетической сфере. Так, в январе 2005 г. государственная индийская компания Indian Oil Corp заключила договор с иранской Petropars о развитии гигантского газового месторождения Южный Парс. В то же время Индия сотрудничает с Ираном в обеспечении безопасности судоходства в Персидском заливе и расширяет иранский порт Чахбабар. Последнее сильно раздражает Пакистан, которые также пытается превратить свой соседний порт Гвадар в региональный перевалочный пункт.

Иран и Индия в настоящий момент заняты осуществлением проекта строительства крупнейшего газопровода из Ирана в Индию через территорию Пакистана. Между Индией и Ираном существуют и некоторые военные связи — в марте 2003 г. двумя странами были проведены совместные военно-морские учения, Иран заинтересован в помощи Индии в обслуживании своего военно-морского и авиационного оборудования. В то же время основную массу военных закупок Иран делает в КНР.

Развитие ситуации вокруг Пакистана

Через 10 лет Пакистан станет пятой по численности населения страной мира, он уже обладает ядерным оружием, и «банкротство» Пакистана как государства по своим последствиям приведет к гораздо худшим последствиям, чем события в Афганистане и Ираке. Для предотвращения подобного развития событий необходимо убедить пакистанских военных оставить политику, укреплять государственные и экономические институты этой страны, перестраивать систему образования Пакистана. Основные усилия должны быть направлены на то, чтобы власти Пакистана разорвали отношения с многочисленными экстремистскими и террористическими организациями, которые оспаривают принцип светского государства. Пока подобные усилия предпринимают только США, да и то не очень энергично.

Пакистан может стать «спусковым крючком» ядерного конфликта либо в случае эскалации конвенциональной войны с Индией, либо в случае внутренней политической дестабилизации. При развитии событий по последнему сценарию доступ к ядерному оружию могут получить экстремистские суннитские силы, которые попытаются использовать его против Индии или Ирана. С другой стороны, для предотвращения утери контроля над пакистанским ядерным арсеналом Индия (и Израиль) могут попытаться нанести превентивный удар, конвенциональный или ядерный. США в таком случае также могут попытаться овладеть пакистанским ядерным оружием со своих баз в Средней Азии. В случае Пакистана ядерное оружие может быть применено как по воле государства — при очередном конфликте с Индией при угрозе тотального военного поражения, так и на «негосударственном» уровне — в случае возможного свержения военного режима Пакистана и попадания ядерного оружия в руки экстремистов, его передачи экстремистам или несанкционированного использования заидеологизированными пакистанскими офицерами.

Сценарий эскалации конвенционального индо-пакистанского конфликта до уровня ядерного вполне вероятен. В пользу такого предположения говорят неразрешимые противоречия национальных интересов двух стран, а также направленность ядерных стратегий двух стран против друг друга.

Индия использует ядерное оружие для достижения нескольких целей: для получения статуса великой державы и постоянного членства в СБ ООН; как средство стратегического сдерживания Пакистана и КНР; как средство сдерживания влияния США в зоне Индийского океана и как средство обеспечения своей гегемонии в Южной Азии. Для этого ей необходимо продолжать удерживать контролируемые ей территории на индийско-пакистанской и индийско-китайской границах, контролировать своих слабых соседей (Непал, Бангладеш, Шри-Ланка), обеспечивать свое полное превосходство на полуострове Индостан; усиливать контроль за Индийским океаном.

Обладание Пакистаном ядерным оружием призвано решать противоположные задачи: удержать Индию от войны против Пакистана; сбалансировать превосходство Индии в обычных вооружениях; повысить международный статус Пакистана и статус Пакистана висламском мире. На международной арене Пакистан и Индия находятся в разных «весовых» категориях. В то же время пакистанское руководство полагало и полагает, что обладание ядерным оружием позволит стране занять более видное место на мировой арене. В отличие от Индии Пакистан не рвется в клуб великих держав, участие в котором по-прежнему предполагает наличие статуса постоянного члена СБ ООН. Амбиции Пакистана в основном ограничены исламским миром, где мусульманская страна, имеющая ядерное оружие, автоматически становится важным его центром. Политический эффект такого рода осознавался пакистанскими политиками с самого начала, поэтому Зульфикар Али Бхутто, говоря о будущей пакистанской бомбе в 1970-х годах, не раз называл ее «исламской бомбой».

До сегодняшнего дня, несмотря на неоднократные обострения отношений между Индией и Пакистаном, ядерное оружие в Южной Азии не применялось, но в какой-то степени все южноазиатские кризисы были «ядерными»: их причиной были угрозы либо создать ядерное оружие, либо воспрепятствовать его созданию, либо применить его в будущем. Говоря откровенно, ядерное оружие могло было бы быть использовано в Южной Азии уже как минимум три раза.

Первый ядерный кризис 1983–1984 гг. Тогда руководство Индии впервые рассмотрело возможность военного решения проблемы пакистанской ядерной программы. В начале 1980-х годов появлялось все больше свидетельств того, что Пакистан либо уже создал, либо близок к созданию ядерной бомбы. Индия приобрела новые самолеты «Ягуар», которые были способны нанести превентивный удар по пакистанским ядерным объектам. Есть свидетельства, что в тот момент Индия серьезно анализировала возможность нанесения превентивного удара по пакистанскому ядерному объекту в Кахуте. Параллельно с этим премьер-министр Индии Индира Ганди рассматривала несколько вариантов дальнейших действий. В итоге правительство Индии отказалось от идеи превентивных ударов, частично из опасения ответных ударов по индийским ядерным лабораториям в Бомбее. В конце 1980-х годов индийская промышленность создала ракеты «Притхви» и «Агни», способные нести ядерное оружие.

Учения Брасстакс. В конце 1986 г. Индия начала военные учения под названием «Брасстакс», которые хотя и не строились вокруг ядерного сценария, но все же учитывали подобный поворот событий. Группировка ВС Индии, дислоцированная для учения в Раджастане (пограничный с Пакистаном штат Индии), обладала достаточной мощью, чтобы ударом через провинцию Синд расчленить Пакистан пополам. Пакистан отреагировал, выдвинув свои войска на границу штата Пенджаб. Несколько аспектов данного кризиса имели прямое отношение к ядерному оружию. Во-первых, учения показали, что Индия готова к превентивной войне и ударам с целью ликвидировать пакистанские ядерные объекты. Во-вторых, в результате возросшей мобильности ВС Индии продемонстрировали, что наличие у Пакистана ядерного оружия, по всей вероятности, не сможет сбалансировать превосходство Индии в обычных вооружениях. В‑третьих, кризис показал, что применение Пакистаном ядерного оружия приведет к масштабному наступлению индийской армии, результатом чего станет расчленение Пакистана.

Зарб-и-Момин, ядерный кризис 1990 г. Очередной ядерный кризистакже начался с военных учений, на этот раз пакистанских, названных «Зарб-и-Момин». Параллельно с этими самыми масштабными в истории Пакистана учениями многократно усилилось партизанское движение в Кашмире. Индия обвинила Пакистан в поддержке террористов, перебросила в Кашмир подкрепления и пригрозила преследованием террористов на пакистанской территории и ударами по тренировочным лагерям повстанцев. Пакистан пригрозил в ответ применить ядерное оружие. Обе стороны проявили сдержанность, чтобы не спровоцировать противника на военные действия. В мае 1990 г., заручившись сперва согласием Москвы, в Исламабад и позже в Дели прибыл заместитель помощника президента США по национальной безопасности Р.Гейтс. При встрече с руководством Пакистана Гейтс заявил, что американские штабисты, «проиграв» все возможные сценарии индо-пакистанского конфликта, пришли к выводу, что Пакистан оказывается проигравшим при любом развитии событий. Кроме того, сказал Гейтс, в случае войны Пакистану не следует рассчитывать на поддержку Вашингтона, и ему следует отказаться от поддержки террористов в Кашмире. В Дели Гейтс призвал и Индию к сдержанности, отметив, что, хотя Индия может победить Пакистан в войне, в долгосрочной перспективе ущерб для нее намного превзойдет размер краткосрочных приобретений.

Ядерные испытания 1998 г. В мае 1998 г. и Индия, и Пакистан провели серию ядерных испытаний и объявили себя ядерными державами. Индия взорвала пять ядерных боеприпасов. Пакистан ответил на это шестью ядерными взрывами — по одному на каждый из пяти индийских плюс один — в ответ на индийские ядерные испытания 1974 г.

Каргил. Весной 1999 г. около тысячи пакистанских военнослужащих из полувоенных пограничных формирований (Northern Light Infantry) пересекли линию контроля в местечке Каргил, разделяющую индийскую и пакистанскую зоны в Кашмире, и продвинулись на позиции, позволявшие им контролировать главную автодорогу, связывающую Кашмир с Ладакхом. В начале мая 1999 г. индийская армия обнаружила это вторжение, и 26 мая ВВС Индии нанесли бомбовые удары по окопавшимся пакистанским войскам, потеряв при этом от зенитного огня два самолета. Премьер-министр Индии Ваджпаи охарактеризовал ситуацию как предвоенную, после чего и Индия, и Пакистан привели свои вооруженные силы в полную боевую готовность. Индийские ВМС подошли к побережью Пакистана, а в Каргиле завязались тяжелые бои. В июне премьер-министр Пакистана Шариф пригрозил Индии использовать «последнее» оружие, что приведет к «непоправимому ущербу», в случае если индийские войска пересекут линию контроля. Эти слова стали самой открытой угрозой применения ядерного оружия в индо-пакистанских отношениях.

Кризис 2001–2002 гг. 13 декабря 2001 г. пять боевиков, вооруженные автоматами и гранатами, напали на здание индийского парламента. Они использовали фальшивые пропуска и автомобиль, похожий на служебный. Индия обвинила в террористическом акте две радикальные организации, базирующиеся в Пакистане. Премьер-министр Индии назвал этот теракт «предупреждением нации» и обвинил Пакистан в поддержке кашмирских экстремистов. К 25 декабря 2001 г. Индия сконцентрировала ударную группировку на границе с Пакистаном и перевела на местные базы почти всю свою авиацию. Обе стороны начали эвакуацию гражданского населения из приграничных районов и приступили к минированию приграничной зоны. Благодаря миротворческим усилиям США 12 января 2002 г. президент Пакистана Мушарраф выступил по телевидению с программной речью. Он заявил, что Пакистан устал от власти «Калашникова» и что сектанты манипулируют исламом — основой фундамента Пакистана. Президент объявил о запрещении радикальных «Джаиш-е-Мухаммад» и «Лакшар-е-Таиба» и о реформе системы религиозного и школьного образования, с тем чтобы исключить там влияние исламских радикалов. Вместе с тем он отказался выдать Индии 20 подозреваемых пакистанцев. Следует также отметить, что Мушарраф закрыл те экстремистские организации, которые мешали ему самому, но канал связи с другой мощной организацией — «Хезб-иль-Муджахеддин» —  оставил в неприкосновенности.

Пакистан стремительно погружается в политическую нестабильность. Президент Мушарраф пережил уже несколько покушений на свою жизнь со стороны исламских радикалов, в том числе среди пакистанского офицерства. Такая ситуация достаточно ясно свидетельствует о растущей политической нестабильности в Пакистане. Претензии пакистанских исламистов на власть усиливаются в ситуации относительной слабости светского режима Пакистана, отсутствия контроля центрального правительства на племенных территориях, открытой границы с Афганистаном, частых мятежей в Белуджистане.

Развитие ситуации вокруг КНДР

Неизвестно, как долго просуществует северокорейский режим в нынешнем виде — население КНДР уже несколько лет испытывает голод и вынуждено существовать в условиях социально-экономической деградации. Последние годы режим КНДР существует во многом за счет иностранной помощи. Ядерное оружие используется руководством страны как инструмент для шантажа соседей с целью получения еще большей помощи продовольствием и энергоресурсами. Как долго КНДР просуществует в таком режиме, сказать невозможно, но очевидно, что страна может рухнуть в любой момент. Очень важно, сколлапсирует ли она «вовнутрь» (как СССР), или «взорвется». Не исключено, что при неблагоприятном развитии событий рушащийся режим КНДР попытается использовать ядерное оружие против Южной Кореи, Японии, вооруженных сил США, дислоцированных в регионе, или против России в качестве «мести» за свою историческую неудачу.

^[1] Данная статья представляет собой сокращенный вариант главы учебника «Мировая политика» под ред. С.В.Кортунова, готовящегося к выходу в Издательском доме ГУ-ВШЭ.

^[2] Имеется в виду не только Средняя Азия, но и Монголия и приграничные области КНР.

^[3] http://www.cbc.ca/world/story/2006/06/15/iran-thurs.html?print.

^[4] http://www.threatswatch.org/organizations/treaty/shanghai-cooperation-organization/news/.

^[5] Committee on International Relations, U.S. House of Representatives.  Russia and the Axis of Evil: Money, Ambition and U.S. Interests. Testimony by Ariel Cohen, Ph.D., Research Fellow, Russian and Eurasian Studies, House International Relations Сommittee Hearings, February 26, 2003.

^[6] http://www.rian.ru/world/relations/20060418/46535162.html.

^[7] http://www.chinapro.ru/archive/11/108/ (по данным агентства Синьхуа).