Российско-американские отношения: существуют ли они на самом деле?

Российско-американские отношения в очередной раз явно вступают в период охлаждения.^[1] C одной стороны, это можно объяснить выборными кампаниями в обеих странах: как показал опыт, они всегда ведут к ужесточению внешнеполитической риторики, используемому для риторики внутриполитической. С другой, стороны, внимательный международный наблюдатель не мог не заметить, что за ухудшением этих отношений стоят более долговременные и глубокие тенденции. В последние годы Россия все реже упоминается в ежегодных посланиях президента США Конгрессу, что означает, как минимум, рост настороженности администрации США в отношении нашей страны. Американские политики и высокопоставленные чиновники все чаще выражают «недоумение» по поводу как внутренней, так и внешней политики России, что на дипломатическом языке представляет собой весьма сильное выражение недовольства. В феврале этого года на ежегодных слушаниях по проблемам безопасности Россия официально объявлена источником внешней угрозы для США — наряду с Китаем, Ираном и Ираком (!) и даже Аль-Каидой (!!!).

Включение в «российскую повестку дня» сначала Р.Перлом, а затем и весьма уважаемыми и влиятельными конгрессменами (в том числе кандидатом в президенты США от республиканцев Дж.Маккейном) вопроса об исключении России из «восьмерки»; явное обострение российско-американского геополитического соперничества на постсоветском пространстве (особенно в Закавказье и на Украине); жесткая оценка Вашингтоном хода и результатов декабрьских парламентских выборов; наконец, многозначительное исчезновение из официальной переписки Москвы и Вашингтона термина «стратегическое партнерство» — вот далеко не полный перечень продолжающегося в США не первый год пересмотра не в лучшую сторону отношения к путинской России.

Между тем отношения с Соединенными Штатами Америки — ключевая проблема российской внешней политики. Практика показала: при решении любого мало-мальски серьезного вопроса с какой-либо страной или группой стран, будь то Китай, Евросоюз или государства постсоветского пространства, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью его урегулирования в контексте двусторонних российско-американских отношений. По каждому из таких вопросов приходится, в конечном счете, договариваться с американцами. Поэтому без нормального сотрудничества и взаимодействия России и США наша внешняя политика будет обречена на неэффективность.

Более того, если мы претендуем на то, что мы держава с глобальными интересами и хотим участвовать в формировании нового мирового порядка, то партнерство с Соединенными Штатами является абсолютно необходимым. Только в сотрудничестве с Соединенными Штатами мы сможем участвовать в формировании этого нового мирового порядка. От этого нам никуда не уйти.

А был ли мальчик?

Однако, к великому сожалению, никаких серьезных фундаментальных политических отношений между Россией и США в настоящий момент нет. Положение здесь гораздо хуже и тревожнее, чем оно было во времена советско-американских отношений. После распада СССР широкое хождение получил тезис об улучшении российско-американских отношений. Этот тезис, надо признать сейчас, был абсолютно ложным. Российско-американские отношения просто не сложились. То, что ими называлось с начала 1990-х гг. и позже, было всего лишь остатками, рудиментами советско-американских отношений, которые были неулучшаемы в принципе. Их надо было просто «сдать в архив» и создать новаторскую концепцию двусторонних отношений, которая базировалась бы на новых философских и мировоззренческих основах. Этого, к сожалению, сделано не было. В результате в стратегическом плане российско-американских отношений нет до сих пор, что, конечно, отражает полное интеллектуальное банкротство обоих политических классов: и российского, и американского.

На этом фоне, мягко говоря, странно выглядят заявления, в том числе и официальные, о том, что сегодня якобы создан прочный фундамент для российско-американского партнерства. Такого фундамента нет, ибо им вполне естественно нельзя считать хорошие личные отношения между первыми лицами государства и рутинные консультации по линии отдельных ведомств: МИД, Минобороны, спецслужб, или же в целом сохраняющееся пока достаточно благожелательные отношения между российской и американской элитами.

Все это было, как известно, и в годы холодной войны, но тогда было еще и кое-что другое. Был постоянно действующий диалог по вопросам стратегической стабильности в виде сразу нескольких переговорных форумов по разоружению: по ядерному разоружению, по нераспространению, по обычным вооруженным силам и так далее. Было диалог между военными экспертами, учеными, общественностью СССР и США. По крайней мере, такой диалог имел регулярный характер и в годы холодной войны, и на излете холодной войны в особенности. Ничего подобного сегодня мы не имеем.

Нет серьезных торгово-экономических связей, если сравнивать их, например, со связями между Америкой и Китаем. Более 10 лет тому назад «почила в бозе» комиссия Черномырдин-Гор, которая при всей критике ее деятельности по обе стороны океана функционировала достаточно эффективно на протяжении нескольких лет. Хотя и тогда, конечно, положение дел в области наших двусторонних отношений с Америкой было далеко не блестящим.

Прекратил работу Гарвардский инвестиционный форум, российско-американский, который собирался каждый год. Последний раз он прошел в 2003 году и с тех пор не собирался. Как ни печально, но это еще одно убедительное свидетельство того, что отношения как таковые между двумя странами практически отсутствуют. Правда, есть много деклараций о стратегическом партнерстве, но ни механизма такого партнерства, ни его практического наполнения, ни, что важнее всего, фундаментальной для него основы, — всего этого как не было, так и нет.

Есть сотрудничество по отдельным «горящим» вопросам: по терроризму, по энергетике, по нераспространению, но целостного стратегического видения двусторонних российско-американских отношений, концепции, которая отвечала бы на вопрос, для чего, собственно говоря, они вообще нужны, где мы будем через 5, 10, 15, 20 лет, — нет. В результате важнейшие проблемы международной безопасности просто не решаются. Одним из ярких примеров этого стал Ирак. Еще более серьезной проблемой такого рода становится сейчас Иран.

Таким образом, сегодня у нас нет ни переговоров об ограничении и сокращении вооружений (и перспективы их не просматриваются), ни серьезных торгово-экономических связей, ни эффективного взаимодействия между военными, учеными, политологами, а также представителями общественности двух стран. То есть инфраструктура взаимодействия между Америкой и нашей страной, которая была создана в годы холодной войны, сейчас полностью разрушена. И ничего на месте этой инфраструктуры не создано.

Можем ли мы играть на равных?

Периодически возникает вопрос, возможен ли стратегический союз между Америкой и Россией? На мой взгляд, стратегического союза между нашими странами быть не может, в том числе и потому, что российско-американские отношения существуют не в вакууме, а в определенной международной среде. И другие государства просто не допустят серьезного российско-американского сближения, даже если бы мы этого очень захотели: все прекрасно понимают, что российско-американский «кондоминиум» неизбежно будет очень серьезным образом теснить позиции третьих стран. Поэтому стратегический союз России и США вряд ли возможен.

С другой стороны, могут ли быть равноправные отношения между нашими странами? Конечно, как два субъекта международного права Россия и Америка должны взаимодействовать на равноправной основе, но они относятся к разным весовым категориям и по политическим, и по экономическим, и по военным признакам. Поэтому рассчитывать на равноправное сотрудничество де-факто (а не де-юре), конечно, не приходится, пока мы не станем достаточно сильны. А мы по-прежнему слабы.

Разрыв между Америкой и Россией по-прежнему растет, причем стремительно — и в абсолютном выражении, и особенно в технологическом отношении. Соединенные Штаты — это постиндустриальное общество; по критериям Всемирного экономического форума (ВЭФ) они занимают по конкурентоспособности своей экономики первое место в мире, несмотря на продолжающееся замедление темпов экономического роста и пресловутый ипотечный кризис. США давно функционируют в режиме инновационного типа развития.

Россия же пока не взяла постиндустриальный барьер, и когда она его возьмет — неизвестно. Настоящая модернизация так и не началась, и по сути это значит, что продолжается демодернизация. По тем же критериям ВЭФ, хотя их можно подвергать сомнению, по конкурентоспособности мы находимся на 58-м месте. Что касается инновационного типа развития, то у нас идет очень много разговоров на эту тему, но всей нашей политикой мы подтверждаем худшее подозрение о том, что мы «великая энергетическая держава», и больше ничего.

Соединенные Штаты, как известно, по-прежнему доминируют и в мировой экономике, и в мировых финансах, и в мировой политике, и в военной сфере. США не находятся в стратегическом упадке, их политические и экономические неудачи последнего времени не стоит преувеличивать. В истории США были и Великая депрессия, и Вьетнам, и Уотергейт, и из подобных ситуаций Америка всегда находила выход. Найдет она его и сейчас.

Что касается России, то в 1991 году с распадом СССР она потерпела жестокое поражение. Ее стратегический упадок не преодолен. Можно, разумеется, беспрестанно ссылаться на рост российского ВВП в последние годы, однако какова качественная составляющая этого роста? Насколько этот рост связан со структурными изменениями и модернизацией отечественной экономики?

Если американцы со своих позиций могут экспортировать свои ценности и по-прежнему это делают по всему миру, то мы пока еще не создали притягательной модели развития даже для своих ближайших соседей. И это понятно. Мы от своего исторического проекта отказались, играем на чужом поле, и выиграть на нем, конечно, не сможем. Поэтому, пока у нас не будет своего исторического проекта, никаких равноправных отношений с Америкой быть не может.

Мы по-прежнему требуем равенства в партнерских отношениях с США, со страной, которая превосходит Россию по численности населения вдвое, по объему ВВП более чем в 10 раз, по военным расходам не менее, чем в 30 раз, а по современным технологиям и экономической конкурентоспособности, по-видимому, даже гораздо больше. Но у нас пока все-таки есть «подушка безопасности» — наш ядерный потенциал. Мы остаемся второй ядерной сверхдержавой, и мы — единственная страна, которая действительно может уничтожить Соединенные Штаты. И, по большому счету, именно это служит нашей наиболее надежной гарантией от применения силы и угрозы силой со стороны Соединенных Штатов.

В связи с этим, возможно, следует заново осмыслить термин «партнерство», который оказался, по существу, дискредитированным за последние 20 лет. При этом мы сами этот термин девальвировали, употребляя его в отношении практически всех стран — и Украины, и Германии, и Венесуэлы, и Китая, и США, и Индии и т.д.

Ясно, однако, что в парадигме партнерства с США мы всегда будем младшим партнером, даже семантически. Почему? Потому что американская внешнеполитическая традиция вообще не знает такого феномена, как партнерство равных. Весь опыт партнерства американской дипломатии вобрал в себя практику сотрудничества со странами, многократно более слабыми, чем Соединенные Штаты. Самые яркие примеры партнерства США с Японией и Германией после Второй мировой войны непосредственно связаны с военным разгромом этих двух стран. Это было партнерство с позиции превосходства, при безусловном лидерстве старшего партнера. Эту концепцию Соединенные Штаты пытались применить и в отношении России как страны, как они полагают, проигравшей холодную войну. Поэтому партнерство в американском понимании ни в коем случае не означает равноправия России в мировой политике.

Почему, например, американцы отказались от диалога по созданию совместной с Россией системы ПРО? Наиболее близко к этой идее мы подошли в 1992 году во время двусторонних консультаций, когда обсуждалось создание глобальной системы защиты. И вот когда мы подошли к тому моменту, когда надо было принимать окончательное решение, возник вопрос: а кто будет контролировать эту совместную систему? Кто будет держать руку на кнопке? И американцы нам дали понять, что иного варианта, кроме как полного американского контроля этой кнопки, быть не может. Именно поэтому эти переговоры, которые, казалось, были поначалу весьма перспективными, моментально провалились.

Не думаю, что мы сейчас можем подойти к такому уровню сближения с американцами, чтобы вывести диалог хотя бы на уровень 1992 года, когда, кстати говоря, мы публично заявляли, что мы полностью разделяем американские ценности и хотим войти в глобальный американский проект. Сейчас мы уже говорим, что в этот проект входить категорически не хотим.

Собственно говоря, от термина «партнерство» вообще следовало бы, на мой взгляд, отказаться и заменить его каким-то другим, более нейтральным, например, термином «конструктивное и позитивное взаимодействие», что-то вроде этого. Но термин «партнерство» прочно укрепился в мировом политическом лексиконе, и выкорчевать его оттуда уже не получится.

Если же говорить о взаимодействии, то наше взаимодействие с США носит асимметричный характер. Асимметричное взаимодействие предполагает прагматический подход. Надо четко определиться, где наши интересы совпадают, и развивать эти направления. С другой стороны, надо понять, где наши интересы кардинально расходятся, и постараться по мере возможности демпфировать соответствующие раздражители в наших двухсторонних отношениях.

Сходство и различие

Итак, в чем наши интересы совпадают?

Во-первых, Соединенные Штаты осознают опасность потенциальной, гипотетической дезинтеграции Российской Федерации, прежде всего, с точки зрения угрозы распространения ядерного оружия и ракетных технологий. В случае распада России ситуация, безусловно, станет гораздо более опасной, чем в случае распада Советского Союза. Поэтому американцы объективно заинтересованы в стабилизации ситуации и на территории России, и на территории бывшего СССР в целом. В этом интересы США и России совпадают. Хотя, с другой стороны, Соединенные Штаты объективно не заинтересованы в сохранении за Россией роли серьезного конкурента в мировых делах.

Второе поле совпадения — это, безусловно, новые вызовы международной безопасности, в том числе и со стороны других государств, которые претендуют на повышение своего политического статуса в иерархии международных отношений. В условиях формирующегося мирового порядка, а точнее беспорядка, при отсутствии прямого конфликта интересов России и США, у них имеется общий интерес в сдерживании иных центров силы и недопущения появления новых сверхдержав.

Наконец, фундаментальной основой возможного позитивного взаимодействия между Россией и США является совместная заинтересованность в формировании стабильной и безопасной системы международных отношений, и, следовательно, в налаживании, в том числе и военно-силового управления процессами современного мира, в предотвращении и регулировании региональных конфликтов.

Можно также назвать и другие направления в плане совпадения интересов России и США: совместное противодействие транснациональному терроризму; укрепление стратегической стабильности в широком смысле слова; нераспространение оружия массового уничтожения и средств его доставки; контроль за распространением обычных вооружений и критичных технологий; поддержание региональной стабильности; совместную деятельность в борьбе с международными криминогенными структурами, включая наркомафию.

Теперь о том, где наши интересы не совпадают. Мы на уровне риторики часто говорим, что нас не устраивают односторонние действия США, их стремление закрепить свою гегемонию в различных регионах земного шара и в мире в целом. Надо сказать, что от этой концепции после очень серьезных провалов, в том числе в Ираке, Соединенные Штаты сейчас отходят, по крайней мере, никто не обсуждает вопрос о том, является ли Америка империей сейчас. Все говорят о том, что в принципе да, Соединенные Штаты стремятся закрепить роль лидера. Это для нас не очень опасно.

Постсоветское пространство. До недавнего времени у нас здесь были коренные противоречия, несовпадение интересов. Но мы сейчас сами уходим с постсоветского пространства. Об этом говорит вся наша энергетическая политика. Собственно говоря, мы переходим на мировые цены. Тем самым по существу мы говорим о том, что наши интересы на постсоветском пространстве не носят фундаментальный характер.

Мы говорим также об американском присутствии в Центральной Азии. Но этот вопрос, мне кажется, ясен. Нам это выгодно. Сами мы не можем справиться с теми конфликтами и нестабильностью, которые генерирует этот регион, поэтому американское присутствие носит здесь очень важный стабилизирующий характер.

Американское присутствие в Ираке. Здесь у нас есть разногласия на уровне риторики, но если подойти к этому вопросу сугубо прагматически, что как раз в духе нашего МИДа, то нам, конечно, выгодно присутствие американских вооруженных сил в Ираке. И чем дольше они будут там оставаться, тем лучше. По существу США нейтрализуют там силы транснационального терроризма, которые после выхода американцев из Ирака хлынут в Европу и в Россию. Полностью ли мы готовы к такому повороту событий? Я в этом не уверен.

Иран. Практически наши позиции с США здесь совпадают, фундаментальных противоречий нет.

Расширение НАТО, размещение элементов американской ПРО в Центральной и Восточной Европе. Эти два вопроса я бы отнес к основным раздражителям российско-американских отношений, которые имеют оттенок явной политической провокации со стороны Соединенных Штатов и Запада в целом.

Говоря о проблеме расширения НАТО, мы все-таки должны понимать, что вероятность военного конфликта с НАТО равна нулю. Это совершенно ясно. Вопрос о вступлении Украины и Грузии в НАТО далеко не решен. Нас просто втягивают в дискуссию задолго до того, как будет принято решение, причем каким оно будет, неизвестно. Для чего это делается, понятно.

Примерно то же можно сказать и относительно планируемого размещения элементов ПРО в Восточной Европе. По радару в Чехии решение не принято. Что касается десяти противоракет в Польше, то, как мы прекрасно понимаем, для ядерного потенциала России это что слону дробина.

На позиции США по косовской проблеме следует остановиться особо. Поспешив признать независимость Косово в нарушение принципа территориальной целостности государств и резолюции 1244 Совета Безопасности ООН, США нанесли очередной сокрушительный удар по Вестфальской системе международных отношений и современному международному праву. Ни к чему хорошему, в том числе в самой Европе, это не приведет (неизбежная активизация сепаратистских настроений в Испании, Франции, Великобритании, Бельгии, Румынии, на Кипре и т.д. со всеми вытекающими отсюда последствиями). США в данном случае преследуют свои сугубо прагматические цели: 1) поэтапная реализация концепции «управляемого хаоса», направленной на ослабление любых глобальных конкурентов, включая ЕС, и укрепление мирового гегемонизма США; 2) резкое наращивание военно-политического присутствия в этой части европейского континента (американцами там уже создана крупная военная база Бондстил, которая и будет истинной столицей «независимого» Косово) с прицелом на расширенный Ближний Восток и иные геостратегические направления; 3) формальная попытка «наведения мостов» с исламским миром; 4) усиление контроля за наркотрафиком и террористической активностью.

Позиция России по вопросу о Косово в целом была и остается достаточно последовательной и сдержанной. Мы всегда заявляли о необходимости решения косовской проблемы в строгом соответствии с принципами и нормами международного права, решениями СБ ООН по этому вопросу. Мы по-прежнему слабы и должны заботиться о собственных проблемах, прежде всего на Кавказе. США же, ощущая полную безнаказанность, напротив, стремятся утвердить в международных отношениях в качестве чуть ли не основного принципа право на американское вмешательство в дела суверенных государств, когда Америке заблагорассудится, и без всяких там санкций ООН. Эта линия («не закон, а кистень», как говорил старший лейтенант Шарапов) совершенно четко просматривается на примере бомбардировок Сербии и насильственного отторжения Косово, войны в Ираке. Справедливости ради следует отметить, что подобная политика американского руководства подвергается жесткой критике со стороны наиболее дальновидных и уважаемых членов экспертного сообщества США.

Является ли противоположные подходы России и США к самопровозглашению независимости Косово (а говоря шире, к незыблемости правовой основы системы международных отношений) фундаментальным противоречием? Да, пожалуй. Однако одно это противоречие вряд ли способно полностью блокировать все те области, в которых мы с американцами можем работать совместно. Кроме того, нельзя исключать и того, что линия США на разрушение Вестфальской системы может быть серьезно скорректирована.

Разумеется, возникает вопрос о том, как повлияют на российско-американские отношения предстоящие президентские выборы у нас и в Соединенных Штатах. Скорее всего, российско-американские отношения на политическом уровне ухудшатся. Президентские выборы всегда вели к ужесточению антироссийской риторики в Соединенных Штатах. К этому следует относиться спокойно. Хорошо уже то, что русская тема находится в повестке дня выборной компании Соединенных Штатов.

Конечно, порой эта тема приобретает для нас очень неприятные оттенки. Более того, по существу мы видим, что в отношении России в ходе выборной компании складывается двухпартийный антироссийский консенсус. Очень много критики и России, и Президента Путина. Это все, конечно, риторика. Но мы должны быть готовы к тому, что любая администрация, которая придет к власти в Соединенных Штатах через год без малого, ужесточит свои позиции в отношении России и в отношении того политического класса, который сложился вокруг нынешнего Президента и который выдвинул Дмитрия Медведева.

Широко используемая у нас сейчас антиамериканская, антизападная риторика предназначена больше для «внутреннего потребления», поскольку Запад прекрасно знает истинную величину нашего потенциала, понимает, что рост нашей экономики не носит структурный характер, и связан, прежде всего, с повышением цен на энергоносители. А во внутриполитическом плане (видимо, это мнение нашего руководства) такого рода антизападная риторика полезна, поскольку она мобилизует нацию и помогает изживать некие комплексы, которые сложились. Синдром пораженной нации, я бы сказал.

Пытаются ли Соединенные Штаты тормозить переход России на инновационный тип развития? Нет, потому что никаких серьезных признаков перехода России к инновационному развитию нет, нечего тормозить.

Как бы то ни было, нам не грозит в ближайшее время ни серьезное сближение с Америкой, ни холодная война. Никаких ресурсов для новой холодной войны у нас нет, никакого желания со стороны американского политического класса открывать новый этап холодной войны тоже нет. Идеологических оснований для этого нет, мы не идеологические соперники. Холодная война могла вестись лишь по идеологическим основаниям, хотя, конечно, элементы геополитического соперничества с США будут в России всегда.

Факторы сближения и факторы противодействия

Какие факторы работают против российско-американского сближения?

Первый фактор — это, конечно, взаимное недоверие, которое по-прежнему очень велико и является, по существу и к сожалению, инерцией холодной войны. Холодную войну мы хоронили вместе с американцами, по крайней мере, по моим подсчетам, раз пять. Сначала в 1989 году, потом в 1991-м, потом мы ее похоронили после 11 сентября 2001 года. Очень хорошо помню комментарии наших политиков о том, что холодную войну мы похоронили и в 2002 году, когда заключали Договор о стратегических наступательных потенциалах. Сколько раз мы еще будем эксгумировать этот труп и снова его хоронить, не знаю. Но между нами по-прежнему сохраняется взаимное недоверие. И это, конечно, инерция прошлой эпохи.

Второй фактор, который работает против сближения, — это структурно сохраняющаяся военная инфраструктура конфронтации, которая была создана в годы холодной войны. И в первую очередь это, конечно, модель взаимного ядерного сдерживания. Ядерные ракеты наших стран по-прежнему нацелены друг на друга. И это объективно воспроизводит некую конфронтационность наших отношений.

Третий негативный фактор — это увеличивающийся разрыв весовых категорий двух стран в экономическом, и в первую очередь в технологическом отношении, означающий деградацию военной мощи Российской Федерации.

Четвертый фактор, препятствующий сближению, — это, безусловно, разрыв ценностей, но не между нашими народами и даже нашими элитами и обществами, а между политическими классами двух стран. У американцев костяк политического класса составляет инновационную элиту, а костяк нашего политического класса составляет сырьевая элита. И эти две элиты, эти два политических класса живут в параллельных мирах, которые никогда не пересекутся. Поэтому до тех пор, пока мы не перейдем на инновационный тип развития и не мобилизуем инновационную элиту, пока инновационная элита не станет у нас доминирующей, конечно, серьезного диалога между нашими странами быть не может. Без преувеличения могучая сырьевая составляющая нашего политического класса ведет в том числе и к закреплению незрелой модели демократии, что также является препятствием для полноценного российско-американского взаимодействия.

Будут ли совпадать наши интересы в том случае, если наша элита станет инновационной? Тогда мы перейдем на единый язык всех инновационных держав. Мы в этом случае станем органической частью единого постиндустриального мира, при этом, безусловно, оставаясь конкурентами, прежде всего на экономическом поле. Это единственно возможный способ перехода на язык, понятный для американской элиты, которая носит инновационный характер. Подобное развитие в целом отвечало бы нашим интересам.

Наконец, пятый отрицательный фактор — третьи страны, которые будут стремиться не допустить серьезного российско-американского сближения. Это нормальные законы геополитики.

Теперь о факторах, работающих на сближение.

Первый позитивный фактор — это отсутствие фундаментального конфликта интересов между Россией и США.

Второй фактор — падение глобальной управляемости в международных отношениях, что должно серьезно беспокоить и американские и российские политические круги.

Третий фактор — банкротство американского лидерства в том виде, в котором оно имело место в течение последних 15-20 лет, и надо сказать, что наиболее дальновидная часть политического класса Америки это сознает. В американском политическом классе растет понимание того, что Америка не способна самостоятельно в одиночку решить ни одну крупную политическую проблему. И в этом также заключается потенциал российско-американского сближения.

Четвертым фактором, работающим на российско-американское сближение, является возвышение Китая. Об этом серьезные американцы говорят и публично, и за закрытыми дверями.

Ну и, наконец, самым главным фактором сближения является время. Вопрос, связанный с переломом российско-американских отношений в лучшую сторону, не в последнюю очередь связан со сменой стереотипов, а значит, и со сменой поколений. Смогут ли добиться успеха те, кто придет на смену ветеранам холодной войны? Поживем — увидим.

^[1] Статья основана на выступлении автора в Экспертном совете Комитета Совета Федерации по международным делам 1 февраля 2008 г.