Глава семнадцатая. Большой Ближний Восток: четыре горячих точки

Термин «Большой Ближний Восток», видимо, уже прочно вошел в мировой политический лексикон. Более того, он с каждым годом приобретает все большее значение, причем с тревожным оттенком. Действительно, именно на этом обширном пространстве от Северной Африки до Индии находятся наиболее опасные «горячие точки» мировой политики, отсюда исходит опасность широкомасштабных международных конфликтов.

Среди множества конфликтных ситуаций, различных по своему масштабу и значению, можно выделить четыре наиболее опасных с точки зрения международной безопасности. Это: а) израильско–палестинский узел, б) незатихающее насилие в Ираке, в) кризис, возникший из–за ядерной программы Ирана, г) война в Афганистане и Пакистане.

Израильско-палестинский узел

Сейчас самый длительный конфликт на свете — арабо–израильский, в основе которого лежит судьба Палестины. Прошло 60 лет, но так и не претворилась в жизнь принятая в 1947 г. резолюция Генеральной Ассамблеи ООН о создании двух государств — еврейского и арабского. Существует только первое из них, а до создания второго так же далеко, как и прежде. Рассуждая «задним числом», легко признать, что с обеих сторон за все эти десятилетия было допущено множество ошибок, политика как арабов, так и израильтян в ретроспективе выглядит невероятно близорукой.

Главный упрек, который обычно делают арабским политикам, состоит в том, что они, во–первых, не признали решение ООН и вместо этого начали войну с только-что образовавшимся Израилем, которую проиграли, и во–вторых, после еще одной проигранной войны в 1967 г. вместо переговоров провозгласили: «нет» переговорам с Израилем, «нет» миру с Израилем, «нет» признанию Израиля. Если обратиться к ошибкам другой стороны, то сразу можно отметить, пожалуй, главную из них, поистине роковую: решение о строительстве еврейских поселений на оккупированном Западном берегу, причем ответственность за это ложится как на израильских правых, так и на левых. Светские и религиозные сионисты соперничали друг с другом в поощрении иммиграции евреев как из СНГ, так и из США именно на Западный берег, как бы стремясь поставить арабов перед необратимым фактом утверждения на их земле форпостов «еврейского присутствия». Вопиющая близорукость израильского руководства привела к тому, что оно само себе поставило барьер на пути создания палестинского государства, без чего — и это сейчас ясно почти для всех — мира быть не может, конфликт будет тлеть бесконечно.

Крупной ошибкой Израиля следует считать создание на Западном берегу такой системы пропускных пунктов, которые делают жизнь палестинцев невыносимой. Почти 600  израильских блокпостов и барьеров существуют на этой территории. Люди не могут нормально передвигаться из одного населенного пункта в другой.

Еще одна грубая ошибка израильских властей связана с их поведением по отношению к сектору Газа после того, как там власть в 2006 г. захватил ХАМАС. Было решено проводить политику противопоставления Западного берега Газе. Газу намеревались подвергнуть блокаде в расчете на то, что население, доведенное до отчаяния своим бедственным положением, взбунтуется против ХАМАС. Ничего из этого не получилось. Люди страдали, но проклинали не ХАМАС, а Израиль и Америку. А жители Западного берега, даже если им стало жить лучше, чем прежде, все равно не могут быть безразличны к бедствиям своих собратьев в Газе. Никакой благодарности Израилю они не проявляют, да и авторитет Махмуда Аббаса, главы Палестинской администрации и лидера ФАТХ, отнюдь не вырос, скорее наоборот. В свою очередь, и ХАМАС совершил тяжелейшую ошибку, спровоцировав своими ракетными обстрелами израильских городов ужасающий вооруженный удар со стороны Израиля.

Реально противоположные интересы сторон в принципе можно было бы удовлетворить, хотя бы частично, при наличии доброй воли, взаимопонимания и готовности идти на уступки, без которых невозможен компромисс, а иначе, как компромиссным путем, идею «двух государств» воплотить в жизнь нельзя.

Иерусалим, например, разделить трудно, но возможно. Для этого крошечный кусок земли, Храмовую Гору, можно поставить под совместное управление или же устроить дело таким образом, что святые места каждой из сторон окажутся под юрисдикцией соответственно иудеев и мусульман, пусть даже их разделяет всего несколько сот метров. Можно решить и проблему еврейских поселений на Западном берегу: преобладающую часть из них демонтировать (сломив отчаянное сопротивление поселенцев — задача труднейшая, но не непреодолимая), а те, которые примыкают к Иерусалиму и представляют собой уже большие еврейские города, включить в состав Израиля, отдав взамен палестинцам часть нынешней израильской территории. Так будет установлена граница: возвращение, хотя и не в буквальном смысле слова, к линиям разграничения, существовавшим до июня 1967 г. И даже труднейшую из всех, головоломную проблему возвращения палестинских беженцев нельзя считать абсолютно неразрешимой; разумеется, ни одно израильское правительство никогда не согласится впустить их на свою землю — ведь учитывая разницу в темпах прироста населения, ему пришлось бы смириться с тем, что уже через несколько лет еврейское государство станет арабско-еврейским. Но значительная часть беженцев смогла бы приехать в палестинское государство, даже если их родители были родом из тех мест, которые стали Израилем, другая часть удовлетворилась бы денежной компенсацией.

Но дело в том, что одна из сторон конфликта считает уступки, на которые готовы были бы пойти ее лидеры, чрезмерными, а другая сторона — недостаточными. Палестинцы не желают понимать, что правительство Израиля не может идти напролом против общественного мнения, утратившего всякое доверие к арабам, и тем более им совершенно неважно, что слишком большие уступки с учетом особенностей политической системы Израиля неизбежно приведут к падению конкретной правительственной коалиции. Какое им дело до политических раскладок во враждебном государстве? А израильтяне упорствуют с слепом заблуждении, заключающемся в том, что «арабы понимают только силу «и что спасение еврейского государства лишь в том, чтобы быть как можно более жестким и «крутым». Израильтянам не хватает понимания того, какое огромное значение для арабов имеет их достоинство, насколько невозможно им выглядеть в своих и чужих глазах  проигравшими и опозоренными неудачниками. Психологический барьер огромен. Некоторые полагают, что тут дело в несовместимости цивилизаций, в противоположности менталитетов, другие видят главное зло в накопившемся недоверии, когда одна сторона априори убеждена в том, что другая только и думает, как бы ее обмануть, переиграть. Так или иначе, беда в том, что уже дети воспитываются в духе ненависти и презрения к «вечному врагу». Арабы сам факт образования Израиля называют «накба», катастрофа, а евреи не сомневаются, что любая уступка палестинцам лишь разожжет их аппетит, что арабы никогда не откажутся от конечной цели — уничтожения Израиля. «Уйдешь на границы 1967 года — рано или поздно потребуют вернуться к границам 1947 года». «Ушли из южного Ливана — получили Хизбаллу с ракетами, ушли из Газы — получили ХАМАС с ракетами. Так уж лучше держаться, ничего больше не отдавать. А то, что весь мир нас осуждает — так евреям не привыкать, такова наша судьба на протяжении тысячелетий». С таким настроением трудно ожидать готовности идти на компромиссы…

Корни близорукой и контрпродуктивной политики Израиля по отношению к арабам лежат еще в первоначальных представлениях первых поколений иммигрантов. Достаточно вспомнить лозунг «Дать народу без земли землю без народа», равносильный отрицанию самого существования палестинского арабского народа; убежденность в том, что Бог дал евреям право создать Великий Израиль на земле всей Палестины; распространенное среди многих израильтян пренебрежительное, презрительное отношение к арабам вообще как к чуть ли не дикарям и т.д. А с другой, арабской стороны — полное игнорирование или даже отрицание факта проживания евреев в Палестине в древности; отношение к евреям как к незаконным пришельцам, внедренным в арабский мир Америкой, которая создала Израиль как свое орудие для борьбы с исламом; культивирование ненависти и отвращения к евреям, доходящее до того, что лидер крупнейшей ливанской шиитской партии Хизбалла шейх Насрулла позволяет себе на митинге отзываться о евреях как о «потомках свиней и обезьян», и пр.

Отметим и внешние факторы. США в период «холодной войны» сделали Израиль своим союзником в борьбе против левых, просоветских сил. Израильские лидеры воспользовались этим, полагая, что тем самым у них есть свобода рук по отношению к арабам — ведь для американцев наличие стратегического союзника важнее, чем судьба каких–то палестинцев, Америка всегда будет на стороне Израиля. Сейчас это все позади, но вырисовывается новая конфронтация: США противостоят Ирану и поддерживаемым им радикальным организациям Хизбалла и ХАМАС, и при этом новом раскладе сил в регионе ХАМАС оказывается в иранском лагере, а ФАТХ, побитый и униженный исламистами — в одном лагере с Америкой и Израилем.. Палестинцы расколоты и парализованы, и у израильских лидеров вновь возникла надежда на то, что точно так же, как Израиль был нужен американцам для противостояния СССР и его союзникам, теперь он необходим Вашингтону для отпора «иранской экспансии», и США волей–неволей будут его поддерживать, а следовательно, нет нужды форсировать процесс создания палестинского государства.

Наконец — еще один важный момент. На первом этапе существования Израиля сионизм был по преимуществу светским движением, и ему противостояло тоже в основном секулярное движение арабских националистов во главе с Арафатом. Теперь все не так. В Израиле набирает силу религиозный компонент сионизма, а среди палестинцев растет влияние ХАМАСа, исламистского движения, принципиально отрицающего возможность существования еврейского государства, исходя из религиозных установок. Таким образом, в обоих лагерях стал доминировать религиозный элемент, что делает сближение их позиций в высшей степени затруднительным, если вообще возможным. Когда израильтяне слышат, что ХАМАС не имеет ни малейшего намерения отказаться от идеи создания единой арабской исламской Палестины, причем евреям будет предложено «возвращаться в Германию или куда–нибудь еще — нет ничего удивительного в том, что среди них крепнет убеждение в необходимости «стоять насмерть» , и концепция «земля в обмен на мир» объявляется устаревшей.

Так что же — полный тупик? Сегодня это выглядит именно так. Но каковы же в таком случае перспективы? Продолжение фактической оккупации Западного берега грозит Израилю большими бедами: периодические вспышки вооруженных выступлений, возобновление акций террористов–смертников, наращивание мощи и технических средств военизированных радикальных организаций, способных в принципе обстреливать израильские города ракетами все большей дальности, акты насилия по отношению к евреям в различных странах и т.д. Напрашивается единственный выход — поиски решения на базе все той же, давно известной концепции двух государств. Банально? Но ничего другого не придумаешь, как ни ломай голову.

Сейчас обстановка ухудшилась вследствие того, что на выборах в начале 2009 г. в Израиле пришло к власти самое правое правительство за двадцать лет. Премьер — министр Биньямин Нетаньяху и в еще большей степени его министр иностранных дел Авигдор Либерман, судя по их словам, вообще против создания палестинского государства. Максимум, на что Нетаньяху смог пойти под давлением Барака Обамы, — это образование полностью демилитаризованного государства на палестинской земле, причем при условии сохранения там еврейских поселений, в которых сейчас живет уже около 300 тыс.чел. При этом израильский премьер, не побоявшись вступить практически в конфликт с Обамой, дает зеленый свет строительству новых домов в уже существующих поселениях. Ясно, что ни Махмуд Аббас, ни любой другой палестинский политик на такие условия урегулирования конфликта пойти не сможет. Израильское правтельство это понимает, но создается впечатление, что ему это безразлично, ведь оно по — прежнему может ссылаться на то, что разговаривать–то, по существу, не с кем, у палестинцев нет единого руководства. И в самом деле, палестинские политики верны себе: даже в такой ответственный момент они не в состоянии уладить свои разногласия и договориться между собой. Похоже, что непосредственным, наиболее опасным врагом для ФАТХа является не Израиль, а ХАМАС, и наоборот. В таких условиях израильское руководство, действительно, может себе позволить не спешить, тем более, что Нетаньяху достаточно успешно переключил внимание Обамы на иранскую проблему (и иранские лидеры ему в этом помогают).

Короче говоря, перспективы урегулирования конфликта выглядят в настоящее время малореальными.

Война в Ираке не прекратилась

Еще пару лет тому назад, когда в Ираке ежемесячно убивали 3,500 человек гражданского населения, казалось, что страна безнадежно погрузилась в пучину гражданской войны, что дело идет вообще к распаду Ирака на три государства. Но потом все изменилось. Потери среди гражданского населения уже в 2008 г. уменьшились почти на порядок, а в августе 2009 г. погибло «всего» около 200 человек; сепаратистские тенденции тех шиитских фракций, которые желали обособления южных провинций вплоть до создания фактически отдельного государства, не получили поддержку шиитской общины, не говоря уже о суннитах, правительство Нури аль–Малики сумело показать себя как достаточно сильная власть, обуздавшая экстремистов, шииты пошли на уступки суннитам. Наконец, было заключено соглашение с Соединенными Штатами о выводе американских войск из иракских городов летом 2009 г. и сосредоточении их на базах (это уже выполнено) и о полном их уходе из Ирака к концу 2011г.

Президент Обама сказал: «Если бы два года тому назад мне сказали, что Ирак станет наименьшей из моих проблем, я бы ни за что не поверил».

«Виновником» такого поворота к лучшему в первую очередь стала... «Аль-Каида». Уже вскоре после того, как американцы оккупировали Ирак и прежние хозяева страны — сунниты, оказавшись сброшенными со всех командных высот, начали партизанско-диверсионно–террористическую войну (из каждых десяти убитых американских солдат семь погибали от рук суннитских боевиков), на помощь суннитам пришли их единоверцы из «Аль–Каиды». Ведь костяк этой международной террористической организации составляют  приверженцы непримиримой и злобной ваххабистской секты суннитской конфессии. Новое поколение тех же боевиков, которые в 1990-х годах воевали в Афганистане против Советской армии, хлынуло в Ирак, чтобы на этот раз убивать американцев. Они действовали точно в соответствии со словами своего лидера Усамы бен Ладена о том, что в Афганистане «с помощью Аллаха советский флаг был спущен и выброшен в мусорную яму, и не осталось ничего, что можно было бы назвать Советским Союзом. Это освободило исламские умы от мифа о сверхдержавах. Я уверен, что мусульмане смогут положить конец легенде о так называемой сверхдержаве Америке».

Воспользовавшись близоруким и ошибочным решением Буша–младшего о вторжении в Ирак, «Аль–Каида» на какое–то время сумела превратить Ирак в свою главную базу. Фактически Буш своими руками впустил в Ирак тех самых террористов, на совести которых убийство 3 тысяч американских граждан 11 сентября 2001 г. Но бойцы «Аль–Каиды», верные себе, не ограничились  войной против американцев, а начали еще и истреблять шиитов. Здесь проявилась застарелая ненависть суннитов к шиитам. Лидер иракских ваххабитских исламистов–приверженцев «Аль–Каиды»  Абу Мусаб аз–Заркауи называл шиитов «непреодолимым препятствием, затаившейся змеей, хитрым и зловредным скорпионом, шпионящим врагом и глубоко проникающим ядом». И когда началась  «война милиций» , связанный с «Аль–Каидой» интернетовский сайт призвал к  «полномасштабной войне против шиитов по всему Ираку, где бы они ни находились». Развернулась так называемая  «этническая чистка»; правда, назвать ее этнической трудно, поскольку арабы убивали арабов. Суннитские и шиитские боевики по очереди осуществляли «зачистку» соответствующих кварталов Багдада. Люди аз–Заркауи принесли в Ирак практику акций смертников, столь характерную для последователей Усамы бен Ладена. Шииты отвечали ударом на удар. Тысячи людей гибли при выходе из мечети, когда в толпу врезалась автомашина и водитель пускал в ход взрывное устройство. Стали обычными взрывы при входе в пункты вербовки добровольцев в армию и полицию; как правило, добровольцами были молодые шииты, и они погибали тысячами.

Для суннитских боевиков борьба против оккупантов фактически стала неотделимой от войны против шиитов, более того — по сути дела их атаки на американских солдат преследовали главную цель: не допустить создания государства, в котором доминировали бы шииты. Убивая американцев и шиитов, суннитские повстанцы стремились продемонстрировать — прежде всего общественности Соединенных Штатов, — что сунниты будут продолжать насильственные акции бесконечно, в Ираке не будет ничего, кроме кровавого хаоса, до тех пор, пока  Америка не осознает, что единственный выход — уйти из этой жуткой страны, где идет война всех против всех. Расчет был на то, что американское общество, видя перед собой кошмарную перспективу гибели тысяч и тысяч своих солдат, заставит Белый Дом вывести из Ирака войска, и тогда, оставшись один на один с презираемыми шиитами («один суннит стоит двух шиитов») , суннитская община восстановит прежние порядки, вновь обретет статус гегемона.

Однако «Аль-Каида» в Месопотамии», как назвал свою организацию аз-Заркауи (впоследствии убитый американцами) переиграла сама себя. Ее зверства, практиковавшиеся ею акции смертников, при которых гибла масса простых жителей, ее стремление насаждать самые бесчеловечные и мракобесные нормы шариата, наконец, ее попытки отобрать у шейхов суннитских племен выгодный канал контрабандной торговли — все это привело к тому, что значительная часть суннитских боевиков–иракцев повернулась против пришельцев. Союзники стали врагами, суннитские боевики вступили в альянс с американцами, рассудив, видимо, что «Америка — это плохо, но «Аль–Каида» — это еще хуже». Каждому перешедшему на их сторону боевику американцы платили по 300 долларов в месяц. И «Аль–Каида» потерпела поражение, хотя еще и не полное. Но в целом можно сказать, что тактика командующего американскими войсками в Ираке генерала Петреуса, которому к тому же Буш на закате своего президентства «подбросил» около 30 тысяч солдат, оправдала себя.

Сыграл свою роль и другой фактор: политические классы как шиитов, так и суннитов, видимо, осознали, что взаимное истребление не даст победы ни одной из сторон, а лишь приведет к гибели государства. Доминирующим в правительстве и в парламенте шиитам пришлось пойти на «исторический компромисс». Они сделали существенные уступки суннитам, которые в ответ прекратили бойкот парламента и вернулись в него. Ослаблению напряженности способствовало также падение популярности радикальных религиозных партий. Главная, наиболее проиранская шиитская партия — Высший исламский совет Ирака — получила на провинциальных выборах в феврале 2009 г. значительно меньше голосов, чем прежде, ее лидер Абдель Азиз аль–Хаким, умер. Укрепил свои позиции премьер–министр Нури аль–Малики, практически исчез с политической арены знаменитый вожак шиитских экстремистов Муктада ас–Садр, некогда намеревавшийся при помощи своей военизированной организации «Армия Махди» придти к власти в стране. На 16 января 2010 г. назначены всеобщие выборы, к участию в которых готовятся 296 партий и движений. Mалики создал движение «Правовое государство», объединяющее около 40 партий, как шиитских, так и суннитских, и явно метит на роль мощного общенационального лидера.

И все же было бы преждевременно утверждать, что в Ираке произошел уже необратимый поворот к стабилизации и нормализации. Во–первых, вывод американских войск из городов привел, как и следовало ожидать, к резкому всплеску террористической активности экстремистов, в первую очередь со стороны резко ослабленного, но все еще сохраняющего немалые силы альянса непримиримых суннитских боевиков и остатков «Аль–Каиды», прежде всего в Мосуле, самом опасном на сегодня центре повстанческого движения. Иракская армия и полиция — это далеко не то, что американская морская пехота, их боеспособность оставляет желать лучшего. В крайнем случае опять придется обратиться к помощи американских войск. Во–вторых, усиливаются противоречия внутри руководства шиитской общины, лидеры Высшего исламского совета Ирака, в который входят и люди Муктады ас–Садра, опасаются того, что Малики совсем оттеснит их и станет диктатором. Не исключено возобновление вооруженной борьбы между шиитскими фракциями. В–третьих, на передний план неуклонно выходит проблема взаимоотношений между арабами и курдами.

Именно арабско–курдские противоречия могут привести к возникновению нового, чрезвычайно опасного очага внутренней борьбы в Ираке.

Этнически курды — это совершенно другой народ, чем арабы, их язык относится не к семитской, а к иранской языковой группе, у них самобытная культура и традиции. Несмотря на бесчисленные межплеменные и межклановые воооруженные столкновения, которыми полна вся история курдов, перед лицом чуждого этноса они обнаруживают солидарность, осознание общности исторической судьбы. Взаимоотношения курдов с арабами в Ираке всегда были далеки от идиллических, хотя в целом они уживались рядом достаточно мирно. Но уже в 20-х годах минувшего столетия началась серия восстаний против багдадской власти. С кличем «Курдистан или смерть!» вновь и вновь поднимались на борьбу в своих горах «пешмарга» (идущие на смерть), как называли себя курдские повстанцы. Вообще смерть всегда ходила рядом с курдами, одна из их пословиц звучит так: «Мужчина рождается для того, чтобы быть убитым». Менялись режимы, монархию сменила республика, но каждая новая власть проводила еще более свирепые репрессии против курдов, чем предыдущая.

Ничто, однако, не могло сравниться с геноцидом, устроенным в Курдистане в конце 80-х годов режимом Саддама Хусейна: было уничтожено 4 тысячи курдских деревень, погибло более 100 тысяч человек. Но после разгрома иракской армии американцами в 1991 г. Саддам был вынужден вывести свои войска из Курдистана, кроме района Киркука, и с тех пор эта часть Ирака является де–факто самостоятельным регионом. Перед иракскими курдами стояли два варианта развития страны: независимость или автономия в составе Ирака. Первый вариант был чреват неимоверными трудностями. Во-первых, не было гарантии, что Турция не предпримет вооруженную интервенцию; ведь турецкие войска в последние годы неоднократно входили на землю иракского Курдистана, преследуя укрывавшиеся там отряды повстанцев, турецких курдов, давно ведших вооруженную борьбу. В случае провозглашения независимости иракского Курдистана, Анкара, опасаясь, что образование нового государства может дать могучий толчок борьбе турецких курдов, вполне могла бы решиться не допустить этого путем применения силы. Во-вторых, даже если бы Турцию удалось от этого удержать, вряд ли мировая общественность признала бы курдское государство хотя бы потому, что западные державы не заинтересованы в резком ухудшении отношений с Турцией, членом НАТО. В-третьих, этим был бы возмущен весь арабский мир; конечно, Ирак мог бы существовать и без Курдистана, в «чисто арабском» варианте (живет же Россия без Украины и Центральной Азии), но для арабских стран отторжение Курдистана означало бы новое унижение, лишь ненамного уступающее тому, что они испытали после образования еврейского государства на земле Палестины. Поэтому арабский мир бойкотировал бы Курдистан, и то же сделали бы Турция и Иран из-за ситуации с собственными курдами. В таком случае независимый Курдистан оказался бы окруженным врагами, что подорвало бы все его экономические связи. И в-четвертых, курды, лишенные сколько-нибудь значительных естественных ресурсов, при весьма сомнительных перспективах  обретения нефтеносного района Мосула-Киркука и при неизбежной потере той части выручки от продажи иракской нефти, которую они сейчас получают через ООН, оказались бы перед лицом подлинной экономической катастрофы.

Взвесив все это, курдские лидеры пришли к единственно правильному выводу: они твердо заявили, что о выходе из состава Ирака нет и речи и что они видят будущее своей земли в составе иракского федерального государства при условии передачи им Киркука, который в проекте Основного закона был провозглашен столицей курдского региона. Здесь сразу же появилось зерно будущего конфликта, причем многостороннего: ведь мало того, что иракские арабы при любом правительстве вряд ли легко согласятся отдать курдам богатейший нефтеносный район (там добывается пятая часть иракской нефти) — на него может выдвинуть свои претензии и Турция, аргументируя их, в частности, тем, что значительную часть населения Киркука составляют туркмены (туркоманы), народ тюркского корня. Но курды тверды в одном: Киркук — это «курдский Иерусалим»

Саддам Хусейн успел переселить в Киркук множество арабов, и сейчас демографическая ситуация в городе является неясной, переписи не проводилось. Намеченный было референдум о статусе Киркука все время откладывался из опасения вспышки острого конфликта, а тем временем власти Эрбиля (главный город региона иракский Курдистан, в который Киркук пока что не входит) делали все, чтобы обратно «курдизировать» город и прилегающий к нему район. Сейчас, видимо, приближается момент, когда вопрос о Киркуке должен быть все–таки решен в ту или иную сторону, и арабы, как сунниты, так и шииты, будут категорически против передачи Киркука в состав иракского Курдистана, независимо от исхода референдума, который, в случае победы на нем курдов, арабы могут объявить подтасованным.

Можно провести аналогию с провинцией Косово в период распада Югославии. Несколько лет воевали между собой сербы, хорваты и боснийцы, а о Косово никто не думал, там было относительно спокойно. И вот после прекращения «большой войны» именно в Косово произошел взрыв. Так и в Ираке: на фоне межарабских суннитско–шиитских военных действий Киркук оставался в тени, но вскоре может придти его очередь, и судьба единого иракского государства окажется под вопросом.

Иран: кризис по поводу ядерной программы

Вот уже несколько лет Иран не сходит со страниц мировой печати — в основном из–за его ядерной программы, из–за производимых на заводе в Натанзе работ по обогащению урана. Мировое сообщество всерьез обеспокоено тем, что, несмотря на заявления иранских руководителей об исключительно мирном характере программы, речь на самом деле может идти о намерении Тегерана производить ядерное оружие.

Если бы ядерную программу осуществляло другое государство, реакция в мире все равно, конечно, была бы явно негативной, но не такой шумной и острой. Иран основательно испортил свою международную репутацию после избрания на пост президента в 2005 г. Махмуда Ахмадинежада, скандально прославившегося своими антиизраильскими заявлениями, включая такую формулировку: «Израиль должен быть стерт с карты мира». Отрицая Холокост и заявляя, что государство евреев должно находиться где–нибудь в Европе, Ахмадинежад создал — в первую очередь среди общественности Запада — впечатление, что Иран и в самом деле собирается произвести атомную бомбу для того, чтобы уничтожить Израиль. В действительности у иранского руководства навряд ли имеется такое намерение хотя бы потому, что оно знает о наличии у Израиля мощной противоракетной обороны, созданной при американской помощи, а также о том, что израильтяне, давно обладающие ядерным оружием, способны нанести не только ответный, но и превентивный удар в момент, когда Иран только соберется произвести атаку. Наконец, если бы даже удалось сокрушить Израиль ядерным ударом, это означало бы гибель не только шести миллионов евреев, но и такого же количества палестинских арабов, в основном мусульман. Для Ирана, претендующего на лидерство в мусульманском мире, такая акция была бы непростительной.

Безобразная риторика Ахмадинежада призвана воздействовать не столько на иранскую, сколько на арабскую аудиторию. За последние несколько лет Иран стал настоящим региональным «тяжеловесом». Его воинственная антизападная и антииизраильская позиция, поддержка и финансирование таких экстремистских движений, как Хизбалла и ХАМАС, выдвинули Иран, не являющийся ни арабской, ни суннитской страной, на роль авангарда того, что называется «арабским сопротивлением», которое прежде возглавлялось такими лидерами суннитского Арабского Востока, как Гамаль Абдель Насер, Хафез Асад, Ясир Арафат, Саддам Хусейн. Их уже нет, и стоящее у власти в Исламской Республике Иран духовное руководство стало лидером всех арабских сил, выступающих против «империализма и сионизма». Обещая освободить священный Кудс (Иерусалим), тегеранские правители прекрасно знают, какой благожелательный, даже восторженный отклик это находит среди широких масс арабского мира.

Но если даже угрозы в адрес Израиля являются всего лишь риторикой, предназначенной для завоевания симпатий в арабском и вообще в исламском мире, это не означает, что у иранских правителей вообще и в мыслях не было обзавестись собственным ядерным оружием. С точки зрения престижа перспектива стать ядерной державой, сравняться с США, Россией, Китаем, Индией, несомненно, представляется тегеранским властителям весьма заманчивой. Но немалую выгоду может дать и просто достижение «уровня пятиминутной готовности», т.е. обогащение урана до такой степени, которая позволила бы произвести атомную бомбу. Не обязательно ее реально произвести, иметь ее физически в руках — достаточно довести дело до того, чтобы быть в состоянии заявить: «Ядерное оружие нам не нужно, наша программа мирная, но в случае угрозы нашей безопасности нам останется сделать один шаг-и…».

Похоже, что именно эту цель преследовали иранские лидеры. Сейчас на заводе в Натанзе работают уже около 8 тысяч центрифуг, и Ахмадинежад обещал довести их число до 54 тысяч. Иран отверг резолюции Совета Безопасности ООН, требовавшие от него заморозить работы по обогащению урана, и отказался еще от двух выгодных предложений. Одно из них исходило от России, изъявившей готовность обогащать иранский уран на своей территории и предоставлять топливо для загрузки реактора атомной электростанции в Бушере, которая с помощью России же и строится. Причина понятна: под российским контролем нельзя было бы довести низкообогащенный уран (от 3,5 % до 5 %) до 90 %, что уже позволяет делать бомбу. Другое предложение было сделано «шестеркой» (пять постоянных членов Совета Безопасности плюс Германия) и заключалось в том, что в обмен на прекращение работ по обогащению урана в Иране были бы построены атомные электростанции, сняты ограничения на поставки оборудования, отменены односторонние санкции (в частности, американские), поставлены запчасти для гражданской авиации, Иран был бы принят в ВТО и т.д. И если бы дело заключалось только в разработке мирных ядерных проектов (в чем Иран действительно нуждается), лучших условий нельзя было бы и придумать. Тот факт, что Тегеран и от этого отказался, не оставляло сомнений в том, что речь на самом деле идет о его намерении продвигаться в сторону производства высокообогащенного урана, пригодного именно для военных целей.

Санкции, введенные Советом Безопасности, были весьма умеренными; подлинно «калечащие» санкции заключались бы в эмбарго на экспорт нефти, который составляет 90% всего дохода Ирана от внешней торговли, и в запрете на ввоз бензина (Иран, вторая страна в мире по запасам нефти, не имеет развитой нефтеперерабатывающей промышленности и вынужден импортировать треть всего потребляемого в стране бензина). Но против этого категорически выступают Россия и Китай. Никаких изменений в позиции Ирана не произошло, все новые центрифуги крутились в Натанзе. Иранские руководители, раздраженные самим фактом введения санкций, заявили, что проблема вообще не входит в компетенцию Совета Безопасности и что отныне они будут иметь дело только с МАГАТЭ (Международное агентство по атомной энергии). Но периодические доклады МАГАТЭ не давали и не могли дать определенного ответа на вопрос: является ли иранская ядерная программа исключительно мирной или нет? Ведь речь идет о технологии двойного назначения, и все действия Ирана можно толковать в любую сторону.

В мае 2009 г. был опубликован совместный отчет американских и российских экспертов, работавших по поручению независимой международной организации «Институт Восток–Запад» (East West Institute). В докладе, озаглавленном «Ядерный и ракетный потенциал Ирана», указывается, что для производства ядерного взрывного устройства Ирану при условии, что обогащение урана дойдет до военного уровня, достаточно будет от одного до трех лет. Еще пять лет могут понадобиться для создания атомной боеголовки, которую можно доставить к цели при помощи баллистических ракет. «Иран мог бы создать — возможно, в срок от шести до восьми лет — баллистическую ракету, способную доставить ядерную боеголовку весом 1000 кг на расстояние 2000 км», — считают эксперты. Здесь все указано точно — и время (а оно, как известно, летит быстрее, чем нам бы хотелось), и возможности Ирана.

А в сентябре 2009 г. иранцы провели испытания новой ракеты «Саджиль-2», более совершенной, чем находящаяся на вооружении иранской армии ракета «Шахаб-3». Новая ракета может поражать цели на расстоянии до 2 тыс. км и нести ядерную боеголовку. Тогда же было сообщено о наличии у Ирана второго завода по обогащению урана вблизи города Кум. Иранцы, видимо, пытались это скрыть, но иностранные разведки обнаружили завод. Это вызвало на Западе огромное возмущение, и Барак Обама, ранее пытавшийся разговаривать с Ираном «новым, мягким» языком, предлагавший иранцам «разжать кулак» и пожать протянутую им руку, на этот раз выступил в жесткой тональности. Заговорили о введении новых, действительно жестких санкций. Российский Президент Дмитрий Медведев сказал, что бывают ситуации, когда необходимо вводить санкции, и это тоже, конечно, не осталось незамеченным в Тегеране. Так или иначе, когда 1 октября 2009 г. в Женеве представители «шестерки» встретились с иранцами, наметился некий поворот к сотрудничеству. Иран обязался допустить инспекторов МАГАТЭ на новый завод и — что особенно важно — согласился на то, чтобы две трети его запасов низкообогащенного урана передавались для дальнейшего обогащения в Россию и Францию.

Здесь сыграло свою роль то, что Запад отказался от требования к Ирану прекратить работы по обогащению в качестве предварительного условия для переговоров. На это иранские руководители пойти бы не могли, ведь они фактически уже стали заложниками собственной ядерной программы, превратившейся по существу в своего рода «национальную идею». А сейчас, получив возможность продолжать обогащение урана, пусть даже и не до такой степени, которая позволяет произвести бомбу, они избежали «потери лица». И если с их стороны не последует новых уловок, затяжек, скрытых действий, кризис начнет затухать. Станет ясно, что иранской бомбы не будет.

Но что если бы она даже  появилась? Разговоры о том, что «мир не может жить с ядерным Ираном», содержат изрядную долю лицемерия. В принципе мир мог бы жить с Ираном, имеющим ядерное оружие, так же, как он живет с имеющими атомные бомбы Индией, Пакистаном, Израилем, разве что в таком случае Договор о нераспространении ядерного оружия окончательно превратился бы в пустую бумажку, и на Ближнем Востоке началась бы гонка ядерных вооружений. Но и это было бы не смертельно. Единственная страна в мире, которая «не может жить с ядерным Ираном» — это Израиль. Можно представить себе настроения людей, живущих в маленькой стране, которую так и называют — one bomb country, «страна, для которой достаточно одной бомбы», и поблизости от которой существует большая держава, чьи руководители, прямо говорящие, что Израиль будет стерт с карты мира, идут по пути создания ядерного оружия. Давление общественности на руководителей государства с тем, чтобы они что–то предприняли, пока не поздно, будет неизбежно расти, а соответственно возрастет и давление этих руководителей на единственного союзника Израиля — Соединенные Штаты.

Рано или поздно, если ядерная программа Ирана продолжалась бы в ее нынешнем виде, дающем основания для худших предположений, Израиль решил бы нанести превентивный удар. А это было бы катастрофой для многих, и прежде всего — для Соединенных Штатов, чьи позиции в мире ислама рухнули бы в одночасье. Конкретно для президента Обамы худшего удара трудно было бы себе представить.

Сейчас в Израиле нервы должны успокоиться — при условии, конечно, что Иран будет добросовестно выполнять принятые на себя обязательства. Тогда можно будет сказать, что иранский кризис по крайней мере вышел из острой фазы.

АфПак

Термин «АфПак» (Афганистан и Пакистан), кажется, прочно входит в мировой политический лексикон. В этих странах разворачивается двуединая военная операция, представляющая собой фактически одну войну, причем самую широкомасштабную из всех, которые сейчас происходят на Земле. Если взять в качестве критерия количество жертв и размах военных действий, то придется признать АфПак самой горячей точкой планеты.

Корни конфликта хорошо известны. Отправной точкой можно считать афганскую революцию 1978 г. и советскую интервенцию 1979 г., целью которой было спасти левую квазимарксистскую власть в Кабуле, против которой все более активно, с оружием в руках выступали массы патриархального и набожного сельского населения страны, так и не принявшего революционных преобразований. Ввод советских войск (одна из последних и тяжелейших ошибок брежневского режима) только ухудшил ситуацию, придав антиправительственному выступлению традиционно свободолюбивого афганского народа дополнительный стимул — борьбы мусульман против вторжения «неверных». Энергичная поддержка повстанцев–моджахедов со стороны США и Пакистана воспрепятствовала победе советских войск и в конечном счете привела к крушению левого режима. После ухода Советской армии началась война между различными группировками моджахедов, закончившаяся приходом к власти талибов; словом «талиб» (по–арабски, учащийся) называли  сыновей афганцев, этнических пуштунов, бежавших от войны в Пакистан. Эти юноши учились в пакистанских духовных школах, пройдя также и военную подготовку. Благодаря наличию у них пакистанского оружия они победили прочих моджахедов и провозгласили в Кабуле «эмират», создав один из самых мракобесных и бесчеловечных режимов современности.

Во время войны против советских войск и появился в Афганистане прибывший из Саудовской Аравии исламист Усама бен Ладен, ставший одним из главарей моджахедов и впоследствии заявивший, что победа над Советским Союзом освободила мусульман от мифа о сверхдержавах. Следующей после СССР мишенью исламистов бен Ладен, один из основателей организации «Аль–Каида»,объявил Соединенные Штаты, и кульминацией этой борьбы стала террористическая акция 11 сентября 2001 г. в Нью–Йорке и Вашингтоне, которую исламисты назвали «Акция Манхэттен» и которой они и поныне гордятся как главной из серии операций «истишхада» (самопожертвования).

Ответный удар не заставил себя ждать. В том же году президент США Джордж Буш–младший начал вооруженную интервенцию в Афганистан, целью которой было уничтожение «Аль–Каиды», действовавшей там под прикрытием режима Талибана. В ходе скоротечной войны, в которой американцам помогали вооруженные силы «Северного альянса», состоявшего из этнических таджиков и узбеков, талибы потерпели поражение и были вынуждены оставить Кабул и другие крупные города. Большинство из них нашло себе убежище в соседнем Пакистане, в его северо–западной части, населенной родственными им пуштунами.

Что представляет собой этот регион, ставший базой и убежищем талибов? Он состоит из двух частей: Северо–Западная пограничная провинция (СЗПП) и Федерально управляемая территория племен (FATA, Federally Administered Tribal Area). Здесь проходит «линия Дюранда», граница между Пакистаном и Афганистаном, причем большая часть племен живет по пакистанскую сторону линии. Наиболее беспокойной частью территории племен считается Вазиристан. Со времен британского владычества на территории племен практически существует самоуправление, центральная власть представлена так называемым политическим агентом, отчитывающимся только перед президентом Пакистана. Его задача состоит лишь в том, чтобы обеспечивать безопасность и гарантировать лояльность племен, все дела на территории вершат по согласованию с ханами и маликами, вождями племен и кланов, советы старейшин (джирга) , а в случае необходимости действуют шариатские суды.

 Многие афганцы и пакистанцы пуштунского происхождения восприняли изгнание американцами талибов из Афганистана как поражение пуштунского народа вообще; ведь племена пуштунов, испокон веков проживавшие по обе стороны границы, фактически ее не признавали, считая, что они живут в одной стране, а националистически настроенные политики даже выдвигали идею образования «Пуштунистана». Ведь пуштуны — это древнейшая общность, насчитывающая тысячелетия существования, ее появление историки относят ко временам королевства Пакти, упоминаемого Геродотом. Найдены надписи VIII века н.э., сделанные на прапуштунском языке. Задолго до появления британских колонизаторов пуштуны вели борьбу против завоевателей, создавших империю Великих Моголов. Когда в 1975 г. вождя пуштунских националистов Вали Хана спросили, считает ли он себя в первую очередь мусульманином, пакистанцем или пуштуном, он ответил: «пуштун на протяжении 6 тысяч лет, мусульманин на протяжении 1 тысячи лет и пакистанец в течение 27 лет».

Неудивительно, что утратившие власть и бежавшие в Пакистан талибы нашли для себя теплый прием и убежище в горном районе северо–запада страны; предполагается, что и бен Ладен, и мулла Омар, лидер афганских талибов, все эти годы скрываются именно на пакистанской территории. Жители СЗПП гостеприимно распахнули ворота перед перешедшими из Афганистана в тяжелый для Талибана момент боевиками–талибами, создавшими в Вазиристане «Пакистанское движение талибов», и активистами «Аль–Каиды».

Придя на помощь американцам, пакистанский президент генерал Мушарраф четыре года пытался изгнать из СЗПП  иностранных исламистов, избегая при этом конфронтации с талибами. Ему это сделать не удалось. Талибы стали, как считают многие обозреватели, хозяевами на этой территории, особенно в Вазиристане, так что стали поговаривать уже об образовании «Пакистанского Талибана», господствующего в фактически неподвластном пакистанскому правительству регионе. Соответственно укрепляется база, которую талибы используют для развертывания войны против американцев и их союзников в Афганистане. А там ситуация за последние годы становится все более неблагоприятной для НАТО.

Слабое, непопулярное правительство Ахмеда Карзая по–настоящему контролирует только Кабул и некоторые другие крупные города. Коррупция и произвол региональных правителей, часть из которых давно превратилась в «удельных князьков», отталкивает от режима массы населения. Усилия по борьбе с производством наркотиков оказались малоэффективными, наркобизнес растет, Афганистан давно стал главным поставщиком героина в мире. Присутствие иностранных войск на фоне нищеты и безысходности создает питательную почву для деятельности талибов. Неудивительно, что уже осенью 2008 г. впервые среднее число нападений боевиков в день превысило аналогичный показатель в Ираке, за этот год погибло около 300 солдат НАТО. Талибы, применяя все более усовершенствованные методы борьбы, а также используя перенятую у «Аль–Каиды» тактику террористических акций смертников, овладевали все новыми районами, и стало абсолютно ясно, что пока у них сохраняется база и убежище в Пакистане, справиться с ними не удастся. Самим ходом событий Пакистан выдвинулся на передний план афганской войны.

Сейчас, когда обстановка в Ираке изменилась к лучшему, значение войны в Афганистане существенно возрастает. Новая администрация США не может себе позволить выглядеть в глазах общества как  еще один «лузер», наподобие команды Буша, утратившей всякий авторитет в первую очередь благодаря неудачам в Ираке. Афганистан не должен стать вторым Ираком. Бесславный уход из оккупированной, но не покоренной страны, т.е. вьетнамский сценарий, который чуть не реализовался в Ираке, был бы тяжелейшим ударом по авторитету новой команды в Вашингтоне. Допустить, чтобы талибы опять овладели Афганистаном, для США недопустимо. И война будет продолжаться, освободившиеся в Ираке войска перебрасываются в Афганистан.

Однако, пока у повстанцев, иррегулярных сил, воюющих с  великой державой, остается база и убежище в соседней стране, война может продолжаться едва ли не бесконечно или же закончиться тем, что население великой державы не выдержит постоянных потерь. Так было во Вьетнаме. Что же касается афганских талибов, то они, обладая тыловой базой,  уверены, что время работает на них, им незачем торопиться. Прямая американская военная интервенция в Пакистане была бы контрпродуктивной, если не сказать самоубийственной. Получается заколдованный круг. Ясно только, что чисто военное решение проблемы маловероятно. А один из худших вариантов, который упоминается, например, на страницах испанского журнала «Анализ Королевского  института Элькано», предполагает  соединение пуштунского этнического национализма с исламизмом талибов и образование «Исламского Пуштунистана», который, даже если он не станет независимым и останется в пределах Пакистана и Афганистана, превратится в очаг воинствующего исламизма и базу транснационального терроризма.

Большинство экспертов полагает, что победа Талибана и «Аль–Каиды» в Афганистане будет означать, что следующим на очереди будет Пакистан. Рассуждая на тему о наступлении талибов в Афганистане, Генри Киссинджер писал: «Если верх возьмут джихадисты, Пакистан без сомнения будет следующей мишенью…если это случится, заинтересованным странам придется начать консультации по поводу того, каковы могут быть последствия ситуации, при которой джихадисты овладевают ядерным арсеналом Пакистана или хотя бы угрожают ему». Яснее не скажешь; только вместо «консультаций» скорее придется говорить об «операции».

В конце марта 2009 г. президент Барак Обама провозгласил новую «всеобъемлющую» стратегию США в Афганистане и Пакистане (comprehensive strategy). Во главу угла была поставлена борьба против «Аль–Каиды» (талибов Обама предпочел не упоминать), достижение стабильности в обеих странах, экономическое сотрудничество Пакистану в течение ближайших 5 лет будет выделено 7,5 млрд. долларов. «Аль–Каида» и ее союзники, заявил Обама, это «раковая опухоль, способная разрушить Пакистан изнутри».

Весной 2009 г. обстановка в СЗПП резко обострилась. Началось с того, что 15 февраля пакистанские власти разрешили установление системы права на основе шариата в районе Сват, входящем в провинцию и находившемся под властью талибов. Судебные дела передавались в ведение шариатских судов. Этот шаг, выглядевший как подачка исламистам в расчете на то, что они удовлетворятся контролем над частью территории СВПП и не пойдут дальше, сразу же вызвал резкую критику со стороны американцев, предупреждавших Исламабад о пагубности политики умиротворения. И действительно, вскоре талибы возобновили военные операции и вошли в район Бунер, находящийся всего в 100 километрах от столицы.

Это вызвало настоящий шок и в Пакистане, и в США. Заговорили о возможности «кошмарного сценария» — захвата исламистами пакистанского ядерного арсенала. На самом деле такой сценарий не представляется реальным хотя бы потому, что пенджабцы, на землю которых уже почти вступили талибы, меньше всего на свете хотели бы оказаться под властью пуштунов и оказали бы исламистам мощное сопротивление. Но был момент, когда  началась настоящая паника; достаточно сказать, что буквально за несколько дней из Свата и близлежащих местностей устремились огромные потоки беженцев, число которых дошло до двух миллионов. Такого в Пакистане не было с момента его создания 60 лет тому назад. Запахло гуманитарной катастрофой. Все эти события заставили пакистанские власти — видимо, вопреки их первоначальному намерению — решиться на настоящую, полномасштабную войну против Талибана. В мае 2009 г. армия начала крупную операцию и в течение двух месяцев очистила от талибов не только Бунер, но долину Сват, а затем овладела всем районом Малаканд. В операции участвовали три дивизии, всего более 40 тыс. военнослужащих. Сообщалось о множестве убитых боевиков; талибы, не имеющие шансов противостоять регулярной армии в открытом бою, предпочли отступить, огрызаясь на каждом шагу. Началось возвращение беженцев. Следующей целью операции стал Южный Вазиристан, где находился лидер пакистанских талибов Байтулла (впоследствии убитый), возглавлявший самую мощную и опасную группировку боевиков. Очень важно, что впервые маятник общественного мнения качнулся в обратную сторону, и, по данным опросов, до 70 % жителей Пакистана поддерживают действия армии.

Эта операция совпала с другой — широкомасштабным наступлением войск НАТО против талибов в Афганистане. Главной ударной силой стала только–что прибывшая в Афганистан американская морская пехота. Ценой немалых потерь, особенно среди британских военнослужащих, были достигнуты некоторые успехи, от Талибана были освобождены целые районы. Однако исход данной операции, равно как и наступления пакистанской армии по ту сторону границы, все еще неясен.

Всего на операцию в Афганистане США потратили с 2001 г. 439 млрд. долларов; численность воинского контингента союзников составляет 71 000 человек; убито 1200 солдат союзнических войск и 22 000 афганских боевиков.

А между тем неожиданно обнаружилось одно весьма неприятное для американцев обстоятельство: недовольство пакистанских военных новым наступлением войск НАТО против талибов в Афганистане. Причина тревоги, поднявшейся среди пакистанских военных (и не только их), понятна: поражение талибов в Афганистане приведет к тому, что основная их масса перейдет границу и присоединится к пакистанскому Талибану, многократно его тем самым усилив. А пакистанские генералы, напротив, хотели бы выгнать «своих» талибов в Афганистан. Вместо этого получается, что основным местопребыванием объединенных сил талибов станет пакистанская территория, в первую очередь Белуджистан, куда главным образом и устремятся изгоняемые натовцами из Афганистана боевики. И вообще, похоже, что именно Белуджистану предстоит стать едва ли не главным полем боя между пакистанской армией и боевиками Талибана и «Аль–Каиды». Возможно, белуджские сепаратисты дождались своего часа, и вскоре вспыхнет еще один фронт борьбы за целостность пакистанского государства.

Но дело даже не только в этом. Как военные, так и политические круги Пакистана проявляют растущее беспокойство в связи с перспективой победы НАТО в Афганистане и последующего ухода международных сил из этой страны. Место НАТО, по мнению пакистанцев, почти наверняка займет не кто иной, как Индия. Об усиливающемся проникновении индийцев в Афганистан уже давно пишет пакистанская пресса. Рисуется такой, ужасающий для пакистанцев, сценарий: во–первых, заключается негласный альянс между Индией и избавленным от талибской угрозы Афганистаном, и Пакистан оказывается во враждебном кольце. Во–вторых, выброшенные из Афганистана отряды Талибана и «Аль–Каиды» сосредотачиваются в Вазиристане и Белуджистане, и в сотрудничестве с поднявшими голову белуджскими сепаратистами–исламистами образуют новый фронт борьбы против власти Исламабада. Для отражения этой угрозы основные силы пакистанской армии вынуждены будут концентрироваться на западе страны, ослабляя главный, т.е. индийский фронт.

Если следовать этой логике, то получается, что пакистанцы должны быть заинтересованы в том, чтобы война в Афганистане затянулась на как можно более длительное время. Правда, для этого им необходимо приложить максимум усилий в войне против талибов на собственной территории с тем, чтобы отогнать их через границу в Афганистан, и пусть они там воюют с натовцами долгие годы. Выходит, что вся «двойная операция» США и Пакистана в районе АфПак не имеет единой согласованной цели, а напротив, породила принципиальные внутренние противоречия, что не сулит ей успеха.

Тем не менее, другого выхода нет.  Как совершенно правильно отмечал лондонский «Экономист», «цена, которую страны НАТО уже заплатили, очевидна: десятки миллиардов долларов и жизни более чем 1,200 солдат. Цену, которую пришлось бы заплатить за уход, труднее измерить, но вероятно, она была бы еще больше: возвращение Талибана к власти; гражданская война в Афганистане; полная дестабилизация Пакистана, имеющего ядерное оружие; восстановление афганского убежища «Аль–Каиды»; обретение всеми джихадистами в мире новой силы и смелости; и ослабление друзей Запада».

Военные операции будут продолжаться, возможно, еще долгие годы. Талибан и «Аль–Каида» имеют большие ресурсы для длительного сопротивления; это прежде всего недовольство афганских пуштунов нынешним режимом и желание избавиться от иностранного присутствия. С пакистанскими талибами в принципе справиться было бы легче, поскольку у них второй из этих мотивов отсутствует, иностранных войск на земле Пакистана нет. Но с другой стороны, в пользу талибов играет такой фактор, как уже упоминавшаяся традиция пуштунов жить самостоятельно, не подчиняясь центральной власти. Ведь по мере продвижения пакистанских войск вглубь Вазиристана и Белуджистана традиционной автономии так или иначе приходит конец; дабы не допустить возвращения талибов, центральная власть должна быть постоянной и эффективной, что несовместимо с извечной пуштунской «вольницей».

Поэтому трудно даже сказать, у кого задача легче — у войск НАТО в Афганистане или у пакистанской армии на территории своего государства. Понятно, что без ликвидации базы Талибана на пакистанской земле не может быть мира и стабилизации в Афганистане, но точно так же и без разгрома афганских талибов не наступит умиротворение и нормализация в Пакистане. Все взаимосвязано, но, как уже отмечалось, у союзников, борющихся против общего врага, имеются кардинальные противоречия в подходе к общей проблеме, свои несовпадающие интересы.

Различие еще и в том, что если пакистанских военных легко обвинить в некоей двойственности сознания, поскольку они, воюя с талибами, всегда держат в поле зрения прежде всего Индию, то к командованию НАТО в Афганистане это не относится. И американцы, и их европейские союзники заинтересованы — прежде всего, по собственным внутриполитическим соображениям, — в скорейшей и полной победе. К тому же ясно, что по своим боевым качествам, опыту, подготовке и снаряжению американская морская пехота, действующая в Афганистане, наголову превосходит пакистанскую армию, воюющую у себя с аналогичным врагом. Поэтому логичнее было бы ожидать успехов сначала в афганской войне. Но здесь, может быть, ключевым фактором будет способность американцев осуществить в Афганистане некое подобие «иракского варианта», воспроизвести в Афганистане иракский опыт генерала Дэвида Петреуса (который, кстати сказать, теперь стал командующим американскими силами на всем Большом Ближнем Востоке, включая Афганистан). Речь идет о попытке добиться раскола среди талибов, привлечь на свою сторону или прямо подкупить «умеренных» из их числа. Вообще неверно представлять себе афганское движение сопротивления, возглавляемое талибами, как некий монолитный фронт патриотов, беззаветно преданных идее изгнания оккупантов. Уже опыт войны, которую вела в Афганистане Советская армия, показал некоторые характерные черты афганцев: особую роль шейхов племен, готовых за деньги переметнуться на другую сторону, ненадежность альянсов между союзниками. Немало талибов, видимо, готовы были бы, вместо того, чтобы всю жизнь бегать по горам, усесться на респектабельных позициях в Кабуле, но при условии, что в Афганистане в принципе будет признано правление исламистов, пусть и не таких свирепых мракобесов, как те, кто правил в стране до прихода американцев. При такой комбинации, очевидно, в руководстве страны не будет места ни нынешнему президенту Карзаю, ни главе Талибана шейху Омару. Если бы такого рода сценарий был реализован, мог бы открыться путь к стабилизации и возрождению Афганистана, но сегодня оценивать шансы на успех «мирного варианта» явно преждевременно. Пока–что речь идет о войне, в которой, согласно американским планам, с течением времени все большая роль будет отводиться самим афганцам, армии и полиции.

Из 4 миллиардов долларов в месяц, расходуемых Соединенными Штатами на войну в Афганистане, на обучение и вооружение афганских сил безопасности выделялось за последние годы 3 миллиарда долларов в г о д. Эти силы должны достичь порядка 300–400 тысяч человек. Но ведь все дело в их боеспособности и эффективности. В 2008 г. Бюро по подотчетности правительства США (US Government Accountability Office) предоставило Конгрессу США результаты обследования 433 подразделений афганской армии и полиции, которые рисуют следующую картину: «Полностью боеспособных — ноль, полностью боеспособных при участии коалиционных войск — 3 %, частично боеспособных — 4 %, совершенно небоеспособных — 77 %, остальные либо не сформированы, либо не предоставили данных». Вывод — печальный, но реалистичный — таков: на обозримый период основную тяжесть войны будут нести американские войска, и как для самих афганцев, так и для всего мира, включая Россию, это будет «американская война». Соответственно, многие люди в нашей стране будут по–прежнему считать, что интерес России — в том, чтобы Америка эту войну проиграла. Психологически такие настроения легко объяснимы; плохо, если такой же позиции будут придерживаться и российские политики.

Следует самым категорическим образом подчеркнуть, что поражение НАТО в Афганистане, т.е. возвращение к власти Талибана, не в интересах России. Восстановление «исламского эмирата» в Афганистане могло бы иметь серьезные негативные последствия не только для бывших советских республик Центральной Азии, но и — сначала косвенно — для Российской Федерации. Дело в том, что хотя Талибан сам по себе является локальной пуштунской организацией, не провозглашавшей каких–либо глобальных экспансионистских целей, именно такого рода цели лежат в основе идеологии и стратегии его союзника — «Аль–Каиды», бойцов которой, в отличие от талибов, правомерно называть джихадистами.

Можно, конечно, утверждать, что альянс Усамы бен Ладена с шейхом Омаром был вызван специфическими обстоятельствами периода 1990–х годов, когда только–что закончилась война против Советской армии, в которой бок–о–бок воевали афганские моджахеды и пришельцы, арабские исламисты. Но надо отметить, что в течение нескольких лет между взятием моджахедами Кабула и их изгнанием оттуда талибами присутствие «Аль–Каиды» в Афганистане было мало заметным, сам бен Ладен находился главным образом в Судане. Именно приход к власти талибов позволил «Аль–Каиде» создать свою базу в Афганистане, и это уже не было связано с войной против советской интервенции. Шейх Омар и его окружение фактически ничем не были обязаны бен Ладену, они могли принять его лично в порядке гостеприимства и в знак благодарности за его прежние заслуги, но не позволять ему превращать свою страну в центр международной джихадистской организации. Но именно это они ему и позволили. Следовательно, альянс между Талибаном и «Аль–Каидой» имеет достаточно глубокие, до конца еще не исследованные корни. Конечно, нельзя утверждать, что и сейчас, в случае победы талибов, все автоматически повторится и «Аль-Каида» непременно займет то же положение в Кабуле, какое было до конца 2001 г. Также возможно, что «иракский вариант» генерала Петреуса сработает и талибы расколются, причем их умеренное крыло войдет в общенациональную правящую коалицию. Но все это лишь предположения, и с равным успехом можно представить себе и противоположный вариант: все возвращается «на круги своя», и Афганистан вновь становится базой транснационального терроризма. Почему бы, собственно, шейху Омару и другим главарям Талибана опасаться вернуть на свою землю международных джихадистов? Страх перед новым «возмездием Запада», как это было в 2001 г., после акции 11 сентября? Но ведь рассматриваемый вариант исходит из версии поражения и ухода войск НАТО из Афганистана, и практически невозможно было бы ожидать буквального повторения прошлого, т.е. «второго похода» США и их союзников на цитадель талибов. Поэтому «скрепленный кровью» союз Талибана и «Аль–Каиды» мог бы безбоязненно утвердиться на афганской земле.В таком случае, даже если афганские талибы, этнические пуштуны, не имели бы мотивации для экспансии, их союзники–джихадисты вряд ли удовлетворились бы «вторичным завоеванием» Афганистана, в общем–то захолустной в мировом масштабе страны. Как писал известнейший знаток ислама и исламизма Жиль Кеппель, «Афганистан — это лишь первый пример исламской территории, узурпированной неверными, отвоевать которую с помощью джихада было священным долгом». Кеппель цитирует слова  основателя «Аль–Каиды» Абдаллаха Аззама: «Эта обязанность не исчезнет вместе с победой в Афганистане, джихад будет оставаться личным долгом каждого мусульманина, пока мы не вернем все земли, ранее бывшие мусульманскими, чтобы ислам воцарился там вновь: перед нами — Палестина, Бухара, Ливан, Чад, Эритрея, Сомали, Филиппины, Бирма, Южный Йемен, Ташкент, Андалусия…».

Конечно, это звучит как полный бред, но нельзя забывать, что тысячи и тысячи людей верят в такого рода идеи и готовы отдать жизнь «за святое дело».

Еще раз следует подчеркнуть, что Россия заинтересована в поражении исламистских террористических сил в Афганистане. Невзирая на все наши разногласия с США по многим важным вопросам, включая проблему стратегических вооружений, перспективы СНВ и т.д., в Афганистане обе державы могут и должны действовать сообща.

27 марта 2009 г. в Москве состоялась Международная конференция по Афганистану, организованная ШОС. Были приняты Декларация стран–участниц конференции и План действий ШОС и Афганистана. А после Конференции по Афганистану, проведенной США и НАТО в Гааге, выросла возможность многостороннего сотрудничества США и НАТО, с одной стороны, и России и ШОС — с другой. Но еще важнее были договоренности, достигнутые в ходе визита президента Обамы в Москву в июле 2009 г., прежде всего  соглашение о разрешении транзита американских грузов в Афганистан через российскую территорию.

Видимо, в российском руководстве отдают себе отчет в том, что не следует препятствовать НАТО вести антитеррористическую кампанию в Афганистане. Похоже, что и Запад понимает, что без участия России у него мало шансов решить проблему Афганистана.