Глава восемнадцатая. Российская история и внешнеполитическая дискуссия

Современное состояние дискуссии

Министр иностранных дел России, отметив, что нынешний внешнеполитический курс пользуется широкой поддержкой в стране, подчеркнул необходимость «критических дискуссий о тех или иных его аспектах, как и положено в демократическом обществе».

В отличие от прежних времен уже не приходится, анализируя суконный текст первомайских призывов ЦК КПСС, вычислять приоритеты: какой из народов объявлен «братским», а какой перешел в категорию «дружественных».

Внешняя и оборонная политика потеряла свою былую сакральность. Опубликованы и уточняются по мере изменения международной обстановки Концепция внешней политики, Оборонная доктрина, другие программные документы, в прямом эфире идут пресс-конференции российских и зарубежных политиков.

Регулярно проводятся семинары, конференции, круглые столы, работают академические институты, независимые центры, внешнеполитическая проблематика широко представлена в СМИ, издаются отечественные и переводные монографии, мемуарная литература, растет число периодических изданий.

В высших учебных заведениях соответствующего профиля вводятся новые дисциплины, например, энергетическая политика или военно-техническое сотрудничество, что отвечает меняющемуся содержанию международных отношений.

Дискуссия охватывает самый широкий круг вопросов. Здесь и ключевые вопросы отечественной истории с выходом на современность, и оборонная стратегия, и отношения со странами СНГ, политика на Балканах, отношения с США, ЕС и НАТО, с КНР и Японией (в связи с проблемой «северных территорий»). В отличие от советского этапа относительное безразличие проявляется к проблемам Африки и Латинской Америки. С точки зрения формальной, или, если здесь подходит определение «количественной», ситуация с изучением и анализом внешней политики и международных отношений вполне приемлема и не должна вызывать беспокойства. Однако качество публикаций на эти сюжеты за последние годы ощутимо снизилось. Заметно упал и теоретический уровень обсуждаемых проблем. В обязательном наборе цитируемых лиц место К. Маркса занял И. Ильин, а среди деятелей отечественной истории В. Ленина сменил А. Столыпин. Разумеется, это дело авторского вкуса, но несоразмерность масштабов очевидна. Обращает на себя внимание и обеднение фактографического материала, используемого к тому же вне исторического контекста и со значительными искажениями.

Неудивительно, что многие комментарии сводятся к рассуждениям на тему, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным, а концептуальная новизна содержит откровения типа «Волга впадает в Каспийское море».

Отдельные тексты оставляют впечатление раздвоенного сознания. С одной стороны — демонизация реального, а, зачастую, надуманного оппонента, стремление уложить прошлое и настоящее в прокрустово ложе надуманных схем и конструкций, а с другой — стремление преодолеть комплекс неполноценности, вернуть статус «сверхдержавы». Хотя очевидно, что именно эта, непосильная для страны ноша, стремление быть «равновеликим» всему окружающему миру, и привело СССР к краху, а ее правопреемника — Россию — к глубокому социально-экономическому кризису. Причем добиваться возвращения этого статуса предполагается не упорной, рассчитанной на десятилетия работой, а шапкозакидательским возвращением на рельсы тотальной мобилизации.

Обращает на себя внимание и военно-физкультурная терминология, используемая в подобных материалах. Тут и «прыжок», и «рынок», и «прорыв», и «наступление по всему фронту», и «создание форпостов». Поневоле вспомнишь «битву за урожай» или «бой за уголек».

Характерным для авторов этих «духоподъемных» текстов является дидактическая манера изложения материала, где главное — выдвинуть обвинение, поставить задачу, сформировать цель, при этом практически отсутствует обсуждение того, как добиться реализации высказанных идей и предложений.

И в электронных, и в печатных СМИ стал популярным стиль, в кулинарии именуемый «фьюжн» — смешивать в одном материале самые разные сюжеты: от действий США в Ираке до «цветных революций», от «истерической травли Белоруссии» до «отсечения» России от Балтики и Черного моря, что, якобы, должно создавать панорамное видение международной обстановки. При этом хлесткие журналистские пассажи подменяют анализ и логику, а стремление объять необъятное приводит к очевидным упрощениям и искажениям неоднозначной картины мира.

Итоги 90-х годов

Мысль, высказанная В.В. Путиным на Мюнхенской конференции по вопросам политики безопасности 10 февраля 2007 года о том, что «война холодная» оставила нам «неразорвавшиеся снаряды» в виде идеологических стереотипов, двойных стандартов и иных шаблонов блокового мышления, относится не только к нашим западным партнерам. В России достаточно ветеранов «идеологического фронта» и подросшей смены, стремящихся в комфортные окопы холодной войны, и именующих себя «государственниками» и «патриотами».

Вопреки их утверждениям о том, что в 90-е годы «патриотический» спектр был лишен возможности выражать свое мнение, все десятилетие шла публичная критика внешнеполитического курса. Осуществлявшаяся на парламентском уровне, в СМИ и академическом сообществе она носила достаточно острый, а, в ряде случаев, откровенно грубый характер.

Не останавливаясь на ушедшем десятилетии подробно, заметим, что расхожее утверждение о том, что в условиях значительной утраты суверенитета кадровую политику и даже идеологический климат в стране определял так называемый «Вашингтонский обком партии», мягко говоря, не соответствует действительности.

Достаточно вспомнить подковерную борьбу за «доступ к телу», о клинче медиамагнатов, о событиях 1993 года, о «семибанкирщине», о выборах 1996 года, о чехарде сменявших друг друга премьеров, наконец, о назначении самого преемника. Причем здесь Вашингтон? Хотелось бы также отметить, что практически весь руководящий состав Вооруженных Сил и органов Госбезопасности получил свои генеральские звания именно в этот, «контролируемый Вашингтонским обкомом», период.

Внешняя политика России, испытывавшая острую нехватку материальных, силовых и даже кадровых ресурсов, несмотря на известные ошибки, тем не менее, сумела сохранить лицо.

Заявления российского МИД в связи с палестино-израильским конфликтом, ситуацией вокруг Ирака, планами расширения НАТО на Восток, событиями на Балканах и особенно в связи с авиационными ударами НАТО по Югославии весной 1999 г. вызывали раздражение официального Вашингтона.

Привнесение в дискуссию термина «суверенность»  вызвало к жизни новые подходы, акценты, а, главное, новый тон, который, как известно, определяет музыку. Во многих изданиях зазвучали фанфары, барабаны и другие ударные инструменты. Задача данной статьи показать, насколько подобный настрой отвечает принципу историзма, реальной ситуации и внешнеполитической практике, и также в какой мере «суверенность» и связанные с этим понятия — общинность, соборность, персонификация — представляют собой оригинальный вклад в развитие отечественного обществоведения.

Большинство серьезных специалистов по международным  отношениям согласны в том, что из почти двухсот государств —  членов ООН реальным суверенитетом, подлинной субъектностью на мировой арене обладают немногие. Обсуждение необходимых параметров для обладания этим статусом выходит за рамки данного материала, поэтому ограничимся замечанием, что традиционные геополитические характеристики — географическое положение, размер территории, численность населения, военная мощь и т.д. — сохраняя свое значение, не исчерпывают современного содержания суверенитета.

Когда утверждается, что в основе русскости лежит идея прочной государственной независимости, неприятия внешнего управления ни в сфере политики, ни в сфере духа, то против таких критериев возразить нечего, но правомерно возникает вопрос, в чем отличие «русскости» от «французскости» или «китайскости»? Хотелось бы понять, кого надо убеждать в том, что суверенность является неотъемлемой частью субъектности международных отношений, и кто выступает за получение инструкций из Вашингтона, поход за вассальной зависимостью в Брюссель или готов к неизбежной потере Зауралья?

Очевидные, не требующие ни обоснования, ни доказательств, компоненты «суверенности», которые адепты этого понятия пытаются выдать за нечто сакральное, на самом деле являются необходимыми условиями осуществления государственной деятельности. При нарушении этих условий в любом государстве в соответствии с демократическими нормами, будь то «суверенные» или любые другие, должна осуществляться процедура импичмента против несущих за это ответственность.

За тезисом, что Россия стала другой, суверенной, а значит, самостоятельно принимающей политические и экономические решения, явно просматривается идея, что до этого Россия была несамостоятельной и управляемой. Здесь очевидно применение неоднократно отработанного в российской истории ХХ века приема, когда ответственность за накопившийся груз проблем с большей или меньшей элегантностью перекладывался на предшественников, и прошлое целиком или в его значительной части, рассматривается под критическим углом.

Так победившие большевики начали развенчивать всю историю династии Рюриковичей-Романовых, затем, после постановления ЦК ВКП(б) 1934 г., произошла частичная «реабилитация» — Иван IV и Петр I стали «хорошими», а «реакционеры» —  Николай I, Александр III и, особенно, Николай II — остались «плохими». При суверенной демократии «хорошими» стали все, но Александр II вызывает категорическое неприятие «патриотически» настроенных авторов — тут и судебная реформа с какими-то присяжными, и освобождение крестьян, подорвавшее  государственные устои, а, главное, продажа Аляски — исконно русской территории, к тому же, как оказалось, золотосодержащей.

По поводу продажи Аляски. Читая отдельные комментарии, невольно вспоминаются слова т. Сталина о том, что с разгромом милитаристской Японии смыт позор, мучивший каждого русского патриота за поражение 1905 г.

Можно не сомневаться, что при сохранении Аляски в Российской империи, ситуация довольно скоро стала бы напоминать Техас 40-х годов ХIХ века, когда быстро растущая масса выходцев из США с оружием в руках выступила против мексиканского правления. Учитывая тогдашнее состояние «двух друзей России» — армии и флота (выражение Александра III, преемника «продавца Аляски») — в исходе возможного противоречия можно не сомневаться, особенно, учитывая отсутствие других друзей.

Общинность, соборность и персонификация

С рассуждениями об исторических судьбах России, ее предназначении тесно связаны столь модные в современном политическом словаре понятия как «общинность» и «соборность», употребляемые к месту и не к месту. Это требует точного определения используемых терминов, так как в зависимости от вкладываемого в них содержания, они могут иметь разнонаправленный характер, подтверждать или, напротив, опровергать выдвигаемые положения.

Было бы бессмысленно и антиисторично отрицать роль и значение вышеупомянутых факторов (впрочем, как и многих других, неупомянутых по причине ограниченной печатной площади). Однако рассматривать их необходимо в реальном контексте, как российском, так и общеевропейском, не преувеличивая их влияния на развитие общества и государства.

Общинная теория, сложившаяся в середине — второй половине ХIХ века, прежде всего в Германии, была воспринята в России как обоснование антибуржуазных концепций общественного развития. При этом славянофилы идеализировали общину как олицетворение истинно русских устоев, связанную с феодальным прошлым, а революционные демократы видели в ней основу для построения общинного социализма. Эта феодально-социалистическая интеллектуальная мешанина господствовала в отечественной общественной мысли вплоть до революции 1917 г. Затем начались продразверстки, комбеды, разрушение широко разветвленной кооперации — закупочной, сбытовой, производственной, и, наконец, коллективизация, добившая не только аграрное производство, но и основную производительную силу — крестьянство, с его традициями и мироощущением.

В странах Южной Европы, переживших период развитого рабовладения, община в исторически короткие сроки была поглощена феодальным поместьем. Там, где рабовладение не получило распространения — Германия, Англия, Скандинавия, славянские государства, община сохранялась, оказывая сопротивление внешнему давлению и, в то же время, приспосабливаясь к изменяющейся окружающей среде. Как в свое время писали классики, община являлась «единственным очагом народной свободы и жизни». Поэтому для ее разрушения понадобилось государственное вмешательство — огораживания в Англии, триаж Франции, столыпинская реформа в России.

Понятие «община» является неотъемлемой частью христианской традиции, вошедшей в культурный код народов, принадлежащих к евроатлантической цивилизации. В наибольшей степени общинные идеалы укоренены в социальных слоях и группах, сохранивших связи с аграрным укладом, что не умаляет их значения для нормального функционирования всех общественных институтов современного общества. Об этом свидетельствует то, непропорциональное численности и доле в ВВП, внимание, которое все развитые страны уделяют собственному крестьянству.

Своеобразие отечественной истории — насильственная  консервация устраивавшей самодержавие, но изжившей себя формы общинности, затем такое же насильственное, но запоздавшее на  десятилетия разрушение общины в начале ХХ века, несамостоятельная, вплоть до конца 80-х годов ХХ века роль православной церкви, как публичного выразителя общинной идеологии, уже упоминавшиеся социалистические эксперименты в сфере сельского хозяйства и жизни крестьянства в целом — все это дискредитировало саму идею общинности и способствовало  распространению индивидуалистических ценностей, ориентированных прежде всего на личностный успех.

Из вышеизложенного очевидно, что Россия не обладает монополией или исключительными правами на понятие «общинности» и, теоретически, обусловленную этим, высокую духовность, дающую какое-либо моральное преимущество перед другими европейскими цивилизациями, что подтверждается их прошлой и настоящей историей.

Призывы вернуться к «соборности» и «общинности», воспринимать православие как единственную скрепу русской государственности столь же непродуктивны, как попытки царизма после 1825 г. опереться на уваровскую формулу «самодержавие — православие — народность». Не решавшая ни одну из реально стоявших перед страной проблем, эта идеологема позволяла объявить все, что не вписывалось в достаточно ограниченные правительственные схемы, подрывающим устои. Результат, в виде итогов Крымской войны, не заставил себя ждать. Непоследовательность провозглашенных преобразований, нежелание «поступаться принципами» — к итогам войны русско-японской и революции 1905 г. Молчаливое неприятие, а затем активное противодействие столыпинским реформам — к Первой мировой войне и революциям 1917 г.

Распространенное убеждение в том, что общинность и соборность являются русским «секретным оружием», которое ляжет в основу некоей альтернативы утратившим историческую перспективу ценностям Запада, и поможет России вновь проложить путь всему человечеству, представляется, мягко говоря, «высосанным из пальца». В отношении к детям, старикам, инвалидам, неимущим, такому нематериальному сюжету как собственная история, и такому материальному как собственный труд, размаху благотворительности, добровольческого движения России пока нечего предложить Западу. Соборность, если понимать под этим коллективную выработку «судьбоносных» решений, рассматриваемая ретроспективно, также не представляется вдохновляющим примером, особенно в период ХVIII-ХХ вв., когда Запад, отнюдь не прямолинейно, но шаг за шагом продвигался по пути развития народовластия, в том числе такого важнейшего элемента как разделение и независимость различных ветвей власти.

Восприятие соборности как якобы органически присущего русской цивилизации примата государства над интересами общества и личности не отвечает реалиям отечественной истории. Подобный подход навязывался обществу и личности российским государством на протяжении всей его истории, вопреки пассивному, а, временами, активному сопротивлению — антифеодальные выступления ХVII — ХVIII вв., бунты ХIХ в., русские революции начала ХХ в., крестьянские и казачьи восстания 20-30-х гг. ХХ в. — на Дону, Тамбовщине, в Сибири, на Украине, в Средней Азии, на Кавказе. Представляется, что этот больной вопрос политического развития получил свое окончательное решение, по крайней мере, в теоретической форме с принятием Конституции 1993 г., практически его можно будет считать закрытым с построением гражданского общества.

Поэтому проблема не в демонстрации духовного превосходства и попытках кого-то чему-то учить. Вообще, «замеры» в сфере духовности вещь непонятная и более чем относительная. Необходимо последовательно и терпеливо восстанавливать утерянное за века самодержавия и крепостного права и десятилетия тоталитаризма историческое наследие свободных крестьянских общин и вечевых традиций, в том числе за счет развития сотрудничества светских и духовных институтов российского общества.

Важнейшим условием успешного решения этой задачи является возрождение российской деревни. При этом главное отнюдь не внешняя, «фольклорная» сторона вопроса, а становление жизнеспособного уклада сельской жизни с учетом всех реалий ХХI века.

К числу понятий, вырываемых из общеевропейского и общемирового контекста, объявляемых главными особенностями русской политической культуры, относится и так называемая персонификация, тяга к сильным личностям. Однако обращение к исторической практике показывает, что это явление имеет повсеместное распространение и характерно не только для традиционных, но и вполне модернизированных обществ. При этом устойчивые традиции парламентаризма отнюдь не являются панацеей. достаточно вспомнить 18 брюмера Луи Бонапарта или референдум 1958 г. о введении Конституции V Республики, или недоброй памяти события 1933 г. в Германии.

Вместе с тем, персонификация вещь достаточно эфемерная.  Сравним, например, бешеную популярность Керенского весной  1917 г. с катастрофическим ее обвалом осенью того же года, или  относительно недавний пример Ельцина от осени 1991 г. до осени  1993 г.

Известный политолог для подтверждения тезиса о персонификации вспоминает верноподданические чувства, переполнявшие Николая Ростова при виде императора Александра I. Однако значительная часть тогдашнего офицерства как на действительной службе, так и в отставке, придерживалась противоположных взглядов.

Не отрицая важной роли явления персонификации как в мировой, так и в отечественной истории, не стоит придавать ему гипертрофированного значения и приписывать какие-то магические свойства. Трудно найти историческую фигуру, более персонифицированную, чем Сталин. Однако разоблачение культа личности прошло практически безболезненно (за исключением студенческих волнений в Тбилиси), и вызвало больше проблем в т.н. «братских партиях», чем в КПСС.

Исторические «проекты»

В получившей широкий отклик публикации говориться о «проектах», «вздыбивших». Россию и все человечество. При этом идет перечисление через запятую таких понятия, как «третий Рим» и  III Интернационал, что очевидно антиисторично, так как идеологические составляющие этих концепций прямо противоположны и ничего общего, кроме цифры «три» у них нет.

Если оформленная в конце ХV века идея третьего Рима была призвана мобилизовать все имевшиеся ресурсы на решение общенациональных задач — завершение собирания русских земель вокруг Москвы, сокрушение остатков Золотой Орды, возвращение утерянных во время ига территорий, то III Интернационал с самого начала был чужд как национальным интересам России, так и других народов, пытаясь навязать им коммунистический режим, осуществив мировую революцию.

Уже к началу ХVIII века Россия, в ходе Северной войны вернувшаяся в большую европейскую политику, руководствовалась общепринятыми в то время нормами и правилами, далекими от идеалов «третьего Рима».

Утверждается также, что именно идея «третьего Рима» привела российскую цивилизацию к Тихому Океану, на Аляску и в Калифорнию. В советской и постсоветской литературе бесчисленное количество раз был осужден и раскритикован американский мессианизм с его идеей «града на холме». Однако именно он привел американскую цивилизацию к тому же Тихому Океану (но с другой стороны), в ту же Аляску и Калифорнию. (Анализ развития освоенных территорий выходит за рамки данной работы).

Возникает вопрос и в связи с тезисом о создании «крупнейшего в мире христианского государства». Представляется, что Британская империя начала ХХ века, «заквашенная» на собственном мессианстве, включавшая в себя Индию, Канаду, Австралию, Новую Зеландию, Южную Африку и другие территории, вполне могла конкурировать с Россией за это почетное звание. Можно рассмотреть и современные США, которые даже вместе с пресловутой Аляской, хоть и уступают РФ по территории, но вдвое превосходят по численности населения, более 90% которого верующие христиане. Неясно также на каких исторических фактах базируется утверждение о том, что Россия на протяжении практически всего своего существования являлась культурно-цивилизационным мостом. Хотелось бы узнать, что по нему перевезли? В рамках школьного курса нас учили, что Россия всегда была щитом, защитившим христианскую (тогда, правда, так не говорили), европейскую цивилизацию от напора кочевников.

С цивилизационной точки зрения, арабское вторжение в западную Европу представляло большую опасность для основ христианства, чем монголо-татарское в Европу Восточную. Оставляя масштабы зверств и разрушений на совести средневековых хронистов, очевидно, что мессионерский характер ислама, уровень культурного развития, превосходящий уровень «варварских королевств», несли в себе вызовы, угрожавшие базовым принципам организации европейских государств. В то же время индифферентные к религиозным вопросам центральноазиатские кочевники могли лишь задержать политическое и социально-экономическое развитие покоренных ими обществ. Не случайно, для изгнания мавров из Европы понадобилось 700 лет (с УIII по конец ХV вв.), а для ликвидации осколков Золотой Орды около 250 лет (с середины ХIII по конец ХVI вв.) Судя по классическим трудам Татищева, Карамзина, Костомарова, Ключевского и др., государство российское, как и другие игроки на международной арене, отнюдь не следовало идеям Г. Гроция и И. Канта, не было «юродивым», а проводило внешнеполитический курс, соответствующий конкретным обстоятельствам и этическим нормам своего времени. В результате границы России раздвинулись от Германии до Китая, от Норвегии до Афганистана, и это при сохранении национальной самобытности, включая сюда и православие, и самодержавие. Причем здесь мост? Даже в начале ХХI в. через Россию перевозят лишь 1 % грузопотоков между Европой и Азией. А культура и цивилизация находят свои пути обмена, И, вообще, чем настойчивей предлагаешь себя в роли моста, тем меньше плата за проезд. То же относится и к приобретшим навязчивый характер предложениям посредничества и готовности разрулить международные проблемы любой сложности.

Что касается «эффективного» проекта III Интернационала, то его «интернационализм» закончился выдачей немецких коммунистов представителям III Рейха на границе разделенной Польши, а официальная точка в истории этой организации была поставлена накануне открытия «второго фронта». Оставив за скобками причинно-следственные связи этих событий, отметим, что воспреемник III Интернационала — «Коминформбюро» — сыграло печальную роль в насаждении худших проявлений сталинизма в странах «народной демократии», борьбе с «фашистской кликой Тито», в подрыве сложившегося в годы нацистской оккупации Западной Европы единства действий организованного рабочего и социалистического движений.

Уместно упомянуть и о такой «прозе жизни» как стоимость т.н. мессианства III Интернационала. Вряд ли когда-нибудь удастся получить даже приблизительные цифры — финансирование «братских партий», «боевых» профсоюзов и других, как говорили в годы холодной войны, «организаций коммунистического фронта» шло по линии спецслужб, но суммы, называемые перебежчиками, впечатляют.

«Равновеликость» и «непохожесть»

Неясно на чем обосновывается тезис о том, что Россия, по крайней мере, «равновелика» Европе. Оставим за скобками некорректность самой постановки вопроса, вольно или невольно подыгрывающей известному приему профессиональных русофобов, противопоставляющих «Европу» — России, и будем считать «равновеликость» с ЕС. По территории и ракетно-ядерному потенциалу значительное преимущество у России, по численности населения, обычным вооружениям, объему ВВП, уровню и качеству жизни — у ЕС, причем на обозримую перспективу.

Каким же образом и за счет чего достичь желанной равновеликости? Оказывается, существует обязательный для устойчивого развития набор факторов, которыми давно уже не располагает «амбициозный золотой миллиард»: ресурсная самодостаточность; военная мощь, исключающая посягательства на ресурсы; высокий образовательный уровень и полный цикл научных исследований; неперенаселенность; внушительная территория и невысокий уровень потребления.

Не ясно, каким образом пресловутому «миллиарду» удается вот уже более полувека сохранять столь желаемое устойчивое развитие, и почему, при этом, динамизм мирового развития перемещается в Азию, прежде всего Китай и Индию, не обладающими ни ресурсной самодостаточностью, ни высоким образовательным уровнем, и почему необходим невысокий уровень потребления? Может для того, чтобы лишить шансов США?

Искусственно подобранные критерии, подходящие лишь к конкретным условиям России, и не выдерживающие сопоставления с мировой практикой, принятые на веру, неизбежно ведут к ошибочному восприятию окружающей действительности и, что еще хуже, собственных перспектив и возможностей.

Обращают на себя внимание попытки «по-новому» взглянуть на отдельные моменты отечественной истории, показать ее «непохожесть ни на что» и, тем самым, обосновать особый, отличный от других путь развития.

Прежде всего отмечают стремление к политической целостности через централизацию властных функций, что объясняется отсутствием «приличных урожаев, скудостью продовольственных и иных запасов и ежегодными набегами со всех сторон». Отсюда необходимая концентрация, прежде всего, для целей обороны. Неясно, чем данная тенденция отличается от аналогичных процессов, проходивших в других раннефеодальных обществах, зачем постоянно вторгаться в столь нищую и Богом забытую страну, и почему союза с ней, в том числе и через династические браки, искали королевские дома всей Европы?

Кстати, А. Пушкин, большой знаток отечественной истории и патриот — государственник (без кавычек), в «Руслане и Людмиле» писал об одном из женихов: «...Рогдай, воитель смелый, мечом раздвинувший пределы богатых киевских полей» (курсив мой — М.Ш.). «Слово о полку Игореве» также рисует картину, весьма далекую от «осажденной крепости». Очевидно, что и в сфере внешней политики древнерусское государство проводило свой курс в соответствии с моральными установками своего времени, о чем говорят судьба многочисленных финноугорских племен Северо — Востока и Северо-Запада, стертая с лица земли Хазария, разгромленная Волжская Булгария, северные провинции Византии, походы в Польшу, Венгрию, Прибалтику и иные сопредельные земли, изящно именуемые «целями обороны». Объявляемая «органической» тяга к централизации плохо сочетается с периодом феодальной раздробленности, хронологически совпадавшим с аналогичными процессами в остальных странах Европы, глубоко укоренившемся местничеством, на борьбу с которым были  направлены административные реформы ХVI-ХVIII вв., а с ХIХ в. нараставшим движением на национальных окраинах империи, сыгравшим заметную роль в ее окончательном крахе. Следует упомянуть и т.н. «областничество», широко распространившееся в Росси начала ХХ века, и в причудливых формах проявившееся в годы гражданской войны от дальнего Востока до Волги и от Западной Сибири до Дона и Кубани.

«Сильное государство» и субъектность России

Общим местом является и утверждение о сильном государстве, якобы органически присущем всем этапам русской истории. Представляется, что и в этом случае происходит подмена понятий, т.е. под «силой» государства понимается сила репрессивного аппарата, который, хотя и является важной составной частью сложного образования под названием «государство», но отнюдь не исчерпывающей его. Если под «силой» государства понимать безусловное выполнение законов подавляющим большинством населения —сознательно или под страхом наказания — то, в силу национальной специфики, следует признать, что такого в отечественной истории не было. Тезис о том, что «несовершенство российских законов компенсируется их несоблюдением на местах», имеет не меньшую популярность, чем расхожее положение о «дураках и дорогах».

Бывали периоды кровавые и беспощадные — Иван Грозный, Петр I, коммунистический режим с 1918 по 1953 гг.; периоды кризисные — смутное время, конец ХVII в., середина 80-х — конец 90- х гг. ХХ в.; периоды стагнации — конец ХIХ в., середина 60-х — середина 80-х гг. ХХ в. и т.д. Но заявления о верховенстве закона, будь то при Екатерине II, Александре II или М. Горбачеве, оставались декларациями, без реального потенциала для воплощения в жизнь. Пожалуй, лишь сейчас, впервые у страны появились реальные материальные предпосылки реализации этой идеи и создания действительного сильного государства. Успех во многом будет определяться политической волей руководства страны, в частности, в борьбе с разъедающей государственные устои коррупцией.

Вызывает удивление и ничем не обоснованное стремление к пересмотру устоявшихся исторических оценок. Когда говорят о том, что в начале ХХ века Россия позволила вовлечь себя в конфронтационную логику европейской политики, которая привела к трагедии Первой мировой войны, то, следуя этой логике, необходимо признать, что Россия являлась не столько субъектом мировой политики, имевшим свои конкретные интересы — Галиция, Западная Армения, Проливы и т.д., сколько объектом приложения внешних сил.

В одной из публикаций С. Лавров отметил, что основная масса событий происходит на Ближнем и Среднем Востоке и имеет межцивилизационное измерение. Действительно, ситуация в Афганистане и Ираке, постоянно чреватое кризисом положение Палестине и Ливане, ядерная программа Ирана имеют непосредственное отношение к национальной безопасности России. При этом, однако, не следует придавать этим, безусловно важным, событиям вселенский масштаб. Необходимо предусмотреть любые варианты с тем, чтобы обеспечить устойчивое развитие энергетического сектора России вне зависимости от даже гипотетического вывода энергоресурсов Ближнего и Среднего Востока за скобки в глобальном энергетическом балансе. После войны в октябре 1973 г. арабские экспортеры уже попытались «вывести себя за скобки», объявив об эмбарго на поставки нефти в США, однако уже в марте 1974 г. эта акция была прекращена.

Ущерб, понесенный обеими сторонами, был весьма значителен, но, как помнится, экономика СССР, в том числе и энергетический комплекс, особых потрясений не испытал, скорее происходило обратное.

Если обратиться к действующей Концепции внешней политики, то в ней, как представляется, совершенно справедливо ситуация на Ближнем Востоке не относится к числу первоочередных задач, уступая по значимости таким сюжетам как отношения со странами СНГ, Евросоюзом, США, КНР и другим.

К числу спорных новаций относится и суждение о том, что возросшее значение энергетического фактора сокращает удельный вес ядерного сдерживания в формуле уравнения стратегической стабильности.

Для чего, в таком случае, многие важнейшие экспортеры энергоносителей всеми правдами, а, как правило, неправдами, стремятся к получению якобы теряющего свое значение ядерного потенциала? И зачем страны, им располагающие, продолжают совершенствовать как само ядерное оружие, так и средства его доставки?

Особого внимания заслуживает положение о межцивилизационном конфликте глобального масштаба, где Россия «в силу общеизвестных причин не может принимать чью-либо сторону». Возникает вопрос, насколько был прав С. Хантинггон в своей постановке проблемы о конфликте цивилизаций. На эту тему сломано много копий,  выдающиеся авторитеты высказывались «за» и «против», но, как представляется, при всей сложности этой, безусловно существующей, коллизии, мировая политическая практика, и, прежде всего, в наиболее «конфликтогенном» регионе — Ближнем и Среднем Востоке, позволяет говорить о противостоянии цивилизации и варварства. Ирония истории в том, что в обоих лагерях оказываются представители самых разных идеологических направлений, и водораздел проходит не столько между декларированными целями, сколько между средствами их достижения.

Вообще, стремление не занимать чью-либо сторону вряд ли осуществимо для государства, претендующего на лидирующую роль в складывающемся миропорядке, характерной чертой которого является способность к созданию коалиций, отвечающих четко осознанным национальным интересам, а не абстрактным идеологическим схемам. Неизбежна также ассоциация с политикой «блестящей изоляции» Великобритании ХIХ в., однако, для этого необходимо быть «мастерской мира» и обладать господством на море, чего не мог добиться даже СССР на пике своей военной мощи. На фоне практикуемых односторонних силовых решений более чем оправданным представляется акцентирование важности достижения компромисса, требующего времени и терпения, необходимости поиска решений в международно-правовом поле. При этом необходимо обозначать качественный или временной предел, за которым выше упомянутый поиск может приобрести характер печально известного «умиротворения», примером чего могут служить очередные переговоры с Ираном, заканчивающиеся ожидаемым провалом, который характеризуется как «блестящий проход на острие бритвы».

Особую популярность в публикациях соответствующего направления получило расхожее клише об утрате Россией выхода к Черному, Балтийскому морям и, потенциально, в случае передачи части или всех спорных с Японией островов, потери доступа в Тихий океан. Создается впечатление, что авторы подобных утверждений не посещали уроков географии в средней школе. Разумеется, не следует делать хорошую мину при плохой игре. Утрата значительной части балтийского и черноморского побережий привели к серьезным проблемам и заставили решать дорогостоящие и сложные проблемы «затыкания дыр» в системе ПВО, перебазирования частей, соединений и тыловых учреждений. Однако за прошедшие годы ущерб обороноспособности был в значительной степени восполнен и для столь трагического восприятия ситуации оснований, как представляется, нет. Более того, сложившаяся конфигурация позволяет предпринимать неординарные внешнеполитические инициативы, направленные на укрепление международных позиций РФ. Достаточно вспомнить многочисленные инициативы СССР конца 50-х — начала 60-х годов, которые в качественно иной ситуации могут иметь новое прочтение.

Россия и СНГ

Отдельный сюжет для анализа — дискуссия по отношениям со странами СНГ. Пожалуй, здесь полет фантазии наименее ограничен. Многие материалы носят чисто провокационный характер, иногда являясь поводом для официальных протестов затронутых стран. В этом отношении тон «патриотической публицистики» можно сравнить только с материалами по «цветным» революциям (что вполне заслуживает самостоятельного исследования). Здесь можно ограничиться замечанием о том, что в этих изысках оскорбительные для действующей в Сербии власти заявления о заказном характере «революции», приведшей к падению режима Милошевича, мирно соседствуют с истерическими призывами к защите «братьев — славян», а гневные филиппики о насильственном свержении законных правительств в Грузии и Украине с небезосновательными выводами о замене одних коррупционеров на других.

Вообще сюжет о кризисе на Балканах при всех скрытых в нем опасностях и угрозах вызывает явно неадекватную реакцию у значительной части выступающих на эту тему. Некоторые авторы договариваются до того, что рассматривают конфликт в Косово как проявление исторического противоборства православия с инорелигиями, как месть Запада за вклад Югославии в борьбу с фашистской Германией, как стремление НАТО обеспечить беспрепятственный доступ к Эгейскому морю (при том, что и Греция, и Турция являются членами НАТО) и т.д. Очевидно, что подобная, граничащая с паранойей, риторика не способствует взвешенной оценке международных реалий и выработке конструктивных внешнеполитических решений.

В отдельных материалах всерьез обсуждаются вопросы о расчленении прилегающих государств — Грузии, Украины, Молдовы, содержатся призывы к пересмотру нынешних, в прошлом административных границ, а сегодня государственных границ РФ. Очевидно, что этот вопрос предпочтительней исключить из обсуждения, т.к. именно «неестественность границ» обеспечила мирный развод «братских» республик, а пример Югославии, где большинство политического класса «стремилось к естественности», говорит о возможной альтернативе. Более того, кратчайший путь получить соседство с НАТО по всему периметру государственной границы — это попытка «обеспечить достаточный уровень безопасности» за счет заполнения непонятно откуда взявшегося «вакуума» на просторах СНГ, если и существовавшего, то лишь в начале 90-х гг. ХХ века.

Для великой, или стремящейся к этому статусу, державы, вообще не допустимо ввязываться в «войну слов», опускаться до унижающей ее полемики с сознательно провоцирующими, заведомо более слабыми государствами,  выбравшими подобный способ для самоутверждения собственной независимости, решения внутриполитических проблем или выполнения заказа «третьей силы».

Существуют достаточно проработанные процедуры решения подобных коллизий как на международном, так и на европейском уровнях. Эти процедуры и следует использовать, не прибегая к обмену взаимными упреками, обвинениями или, тем более, угрозами. Причем делать это вполне возможно в опережающем режиме, чтобы не оказываться в положении вечно оправдывающегося.

Перевод экономического сотрудничества со странами СНГ на чисто рыночную основу, придание этим отношениям более последовательного и прозрачного характера будут способствовать укреплению позиций России как в возможных конфликтах и противоречиях на постсоветском пространстве, так и в отстаивании этих позиций на международной арене.

Ритуально повторяющиеся заклинания о «продолжении интеграционных процессов на постсоветском пространстве» на фоне реально углубляющейся дезинтеграции заставляют вспомнить классический текст о халве, постоянные упоминания о которой не вызывают во рту ощущения сладости. Очевидно, что создание вокруг России военного, экономического и политического союза государств — «желательно в наиболее обязывающей договорной форме» — потребует огромных расходов и тяжелым бременем ляжет на развивающуюся российскую экономику. Может быть стоит задуматься о поиске решений, отвечающих реалиям ХХI века.

Вместе с тем, у российской дипломатии есть и весомые достижения на постсоветском пространстве. Несмотря на крайнюю ограниченность в ресурсах, как финансовых, так и материальных, включая силовой компонент, зигзаги в политической линии, определяемой не на Смоленской площади, вмешательство, зачастую контрпродуктивное, иных министерств и ведомств, МИД РФ удалось, действуя в рамках международного права, прекратить вооруженные конфликты на территориях Таджикистана, Азербайджана, Молдовы, Грузии.

Вопреки многочисленным прогнозам и угрозам сохранился СНГ, прежде всего как площадка для общения, поиска тех решений, которые вряд ли возможны в любых иных форматах — будь то «тройки», «четверки» или другие комбинации. Более отчетливо, чем в прежние, отягощенные иллюзиями, времена вырисовываются контуры таможенных, валютных и других объединений, основанных на единственно прочном фундаменте — взаимной выгоде.

Характерным для «патриотического» направления в освещении проблем СНГ является трактовка ситуации в Центральной Азии (кстати, почему этот официально признанный термин более точен или политкорректен, чем традиционный — «Средняя Азия») и вытекающие из этого анализа задачи для российской внешней политики в регионе, именуемом как «Русская Азия». Хотя автор вводимого понятия оговаривается, что это не умаляет прав и интересов народов, проживающих на этой территории, и стран, на ней расположенных, очевидно, что в случае попыток реализации этой идеи, «Русскую Азию» ждет судьба «Британской Индии» или «Французского Алжира».

История не нуждается в украшениях. За исключением территорий, которые занимали Младший и Средний Жузы, действительно добровольно перешедшие в российское подданство в ХVIII в., остальная часть Центральной Азии была «взята на штык» в 70-е годы ХIХ века «белым генералом» Скобелевым (Коканд) и в 20-е годы ХХ века красным комфронта Фрунзе (Бухарский Эмират и Хивинское ханство).

Выдающиеся русские исследователи региона — Малютин, Семенов-Тяньшанский, Пржевальский, Верещагин, Корнилов — неоднократно предупреждали о таящихся опасностях, о том, что в современной политологии именуется как «конфликт цивилизаций», о необходимости учета многих факторов как внутрирегионального характера, так и внешнего окружения. Следует признать, что царская Россия проводила достаточно взвешенный и осторожный курс на интеграцию присоединенных территорий и вассальных феодальных образований в состав Российской империи, благодаря чему удавалось избегать (за исключением тягот Первой мировой войны) массовых антирусских выступлений.

В советский этап регион переживал колоссальные внутренние трансформации — национально-территориальное размежевание и создание, впервые в истории Центральной Азии, национальных государств, водно-земельная реформа, построение «социализма», массовая эвакуация из европейской части СССР в годы войны, послевоенная модернизация, худшие проявления застоя, революция в Иране, а затем многолетняя война в Афганистане, приведшие к мощному росту религиозных и националистических настроений — все это обусловило крайне сложный и тяжелый переходный период к относительной стабильности в условиях независимости.

Оставляя в стороне ШОС, ОДКБ, где участвуют отдельные страны региона, различные экономические объединения, и останавливаясь лишь на двухсторонних отношениях, следует признать, что Россия сохраняет за собой роль основного партнера со  странами региона. США, надолго застряв в Афганистане, явно утратили влияние в Узбекистане и Киргизии, КНР демонстрирует стремление к сохранению стабильности, ЕС ограничивается проектами экономического содействия, Индия, не имеющая общих границ с регионом, также не проявляет заинтересованности в его внутренних проблемах. Турция и Иран оказывают содействие в подготовке кадров, гуманитарной сфере, но не являются реальными конкурентами в борьбе за доминирующее влияние в Центральной Азии.

Наряду с очевидными, отвечающими национальным интересам РФ, задачами — недопущения доминирования в регионе третьих сил, неуправляемого падения существующих режимов, внутрирегиональных войн, прекращения или хотя бы минимизации наркотрафика из Афганистана, выдвигаются проблемы либо утратившие свою актуальность, либо весьма от нее далекие. Так, речь идет о гарантировании интересов и прав миллионов русских, проживающих в Центральной Азии, о сохранении русского языка как одного из главных языков межгосударственного и межнационального общения. Если рассматривать ситуацию в Казахстане или Киргизии, то она не вызывает каких-либо серьезных нареканий, в Туркмении, Узбекистане, Таджикистане русских практически не осталось, и вопрос можно считать закрытым. Ставится также задача максимального участия в региональных проблемах, например, внутрирегионального водного баланса, а, кроме того, создание в перспективе рублевой валютной зоны. Представляется, что подобные крайне затратные и обременительные для российской экономики идеи, носят умозаключительный характер и в среднесрочной перспективе не имеют шансов на реализацию.

Старо-новые трактовки

Очевидно, что ничего «нового» в подобных подходах не просматривается. Создаваемый образ России — скудной, загнанной в вечную мерзлоту, испокон века окруженную врагами, ежегодно совершающими набеги, сохранившей себя благодаря «духоподъемности», концентрации и централизации, персонификации, «эффективным проектам» Третьего Рима и Третьего Интернационала, служившая мостом между Востоком и Западом, чьей исторической миссией является останавливать наполеонов и гитлеров — неоднократно в отечественной истории навязывался как единственно «патриотический» и «государственный», не становясь от этого ни исторически верным, ни теоретически плодотворным, ни практически приемлемым. Самообман и иллюзорное восприятие окружающего мира ведут лишь к поиску внутренних и внешних врагов, самоизоляции и бессмысленному растрачиванию сил для достижения химерических целей.

Взятые по отдельности, «ново-старые» трактовки тех или иных фактов отечественной истории не более, чем сознательное или бессознательное искажение прошлого и настоящего, в конечном счете, личное мнение авторов, на которое они имеют право. Однако, очевидно, что, взятые вместе, эти «кирпичики» образуют необходимый материал для возведения новой «берлинской стены», отделяющей нашу страну от окружающего мира, где, несмотря на реальные угрозы, требующие бдительности и, в ряде случаев, жесткой реакции, определяющей тенденцией является курс на взаимодействие и сотрудничество. Руководствуясь собственными национальными интересами, последовательно осуществляя намеченные планы, Россия сможет занять по праву принадлежащее ей место среди наиболее развитых стран мира.