Ближневосточные потрясения и западный мир

Вплоть до распада Советского Союза и окончания «борьбы двух систем» роль Ближнего Востока в мировой политике определить было нетрудно. Это было поле политической битвы между двумя лагерями на международной арене. Проамериканские силы включали в себя прежде всего Израиль как главную и постоянную опору политики США, а также Саудовскую Аравию и в какой-то мере Египет, отошедший при президенте Садате от прежней просоветской ориентации. В противоположном лагере находились так называемые страны социалистической ориентации – Сирия, Ирак, Алжир, Южный Йемен, а также ООП (Организация освобождения Палестины).

После 1991 г. многое изменилось. Исчез идеологический фактор; ни Вашингтон, ни Москва уже не рассматривали Ближний Восток как свой плацдарм, смысл существования которого состоял в том, чтобы «вклиниться» в территорию, контролируемую соперником, и максимально сократить ее размер в соответствии с принципом «игры с нулевой суммой». Нормализовались восстановленные еще при Горбачеве отношения Москвы с Израилем. Утратила смысл борьба за удержание и укрепление левых квазисоциалистических режимов, из которых к концу 90-х годов осталась одна Сирия.

Военная операция «Буря в пустыне», спровоцированная агрессией иракского диктатора Саддама Хусейна против Кувейта, серьезно изменила соотношение сил в регионе. Если до этого события традиционно просоветский Ирак был в то же время объективным союзником США в борьбе против Ирана, превратившегося в результате «исламской революции» 1979 г. в оплот всех радикальных антизападных сил региона, то после изгнания иракского агрессора из Кувейта Вашингтон перешел к политике «двойного сдерживания». И Иран и Ирак считались врагами, в которых рано или поздно надо было сменить режим (ни с Саддамом, ни с тегеранскими аятоллами дело иметь было нельзя), но причин для особой спешки не было. Обе эти страны «зализывали раны» после войн и не представляли непосредственной угрозы для позиций США, которые невероятно укрепились в результате двойного успеха: демонстрации американской военной мощи в ходе операции «Буря в пустыне» и достижения договоренности между Израилем и ООП в 1993 г. (знаменитая встреча «на лужайке» перед Белым Домом, утвердившая соглашения Осло). Последнее десятилетие ХХ в. было периодом беспрецедентного всплеска американского влияния на Ближнем Востоке и на мировой арене в целом. Могущество США достигло апогея: Советского Союза уже не было, Китай только начинал выходить из пропасти деградации, в которую его вверг маоизм, способные противостоять американским интересам силы были ослаблены повсеместно. Ни до, ни после этого позиции США в мировой политике не были столь сильны. Казалось, наступил Pax Americana. Но это было лишь иллюзией. Последующее десятилетие ознаменовалось беспрецедентными сериями неудач и разочарований для американской политики. Конкретно на Ближнем Востоке это выразилось в неудаче всех попыток добиться оптимального для США варианта урегулирования израильско-палестинского конфликта, в иракском фиаско, в провале попыток предотвратить усиление Ирана и сорвать его ядерную программу, и, наконец, – в неспособности предвидеть ту цепь событий, которая получила название «арабской весны».

Арабо-израильский конфликт: полный тупик

Между позициями противоборствующих сторон – пропасть.

Проблема № 1 – Иерусалим, святой город трех религий. Для иудеев это – Ерушалайм, в прошлом столица еврейского царства, город царей Давида и Соломона, там находится Стена плача, единственная сохранившаяся часть второго храма, разрушенного римлянами. Другого такого святого места у иудеев нет на земле. А для арабов и вообще мусульман это – Аль-Кудс, или «священный», третий по святости город в мире (после Мекки и Медины). Здесь расположены две святыни ислама – мечеть Аль-Акса («отдаленнейшая»), которую пророк Мухаммед, согласно преданию, посетил, и мечеть Куббат-ас-Сахра («Купол скалы»), построенная на скале, с которой пророк был вознесен на небо для встречи с Аллахом. Все эти святыни двух религий находятся буквально рядом друг с другом, на Храмовой горе. А гора эта – часть Старого города, и на земном шаре нет куска земли аналогичных размеров (площадь Храмовой горы всего около 12 гектаров), который бы имел столь колоссальное символическое значение.

Вопреки решению ООН, Иерусалим так и не стал особой международной зоной, а после 1967 г. оказался целиком под властью Израиля. Как сделать один и тот же город столицей двух государств? Над этим вопросом ломают голову уже несколько десятилетий. Ясир Арафат говорил: «Не родился еще арабский лидер, который мог бы отказаться от Аль-Кудса», но и ни один израильский лидер не может отменить решение кнессета о статусе Иерусалима как «единой и неделимой столицы еврейского государства».

Проблема № 2 – еврейские поселения на Западном берегу. Их более 150, в них проживает более 300 тыс. человек, и к этому надо прибавить еще 180 тыс. поселенцев в Восточном, то есть арабском Иерусалиме. Само их существование арабы считают оккупацией; недавний опрос показал, что 80% палестинцев Западного берега не желают создания своего государства, если в нем сохранится хотя бы одно еврейское поселение. Но что с ними делать? Некоторые поселения уже представляют собой настоящие большие города, они сомкнулись с Иерусалимом, который ранее был разделен на западный (еврейский) и восточный (арабский). Известный палестинский философ Сари Нусейба говорит: «Вот мы видим Писгат Сеев, громадное израильское поселение, а еще дальше к востоку – поселение Маале Адумим. Собственно говоря, восточного Иерусалима уже больше нет… Разве можно просто взять и удалить, вернуть обратно полмиллиона человек? Нет, это не получится»¹.

Проблема № 3 – границы между двумя государствами. Те израильские руководители, которые согласны в принципе признать необходимость создания палестинского государства и вывод войск с земель, оккупированных в 1967 г., настаивают на «коррекции» границ, на обмене территориями. В состав Израиля при этом включаются три больших блока еврейских поселений на Западном берегу, вблизи Иерусалима, а кусок израильской территории, населенный преимущественно арабами, передается палестинцам.

Проблема № 4 – палестинские беженцы. Уже в 1950 г., после первой войны, число арабов, бежавших из той части Палестины, которая вошла в состав Израиля, достигло почти миллиона человек. Их разместили в лагерях и стали содержать за счет ООН. Сейчас число зарегистрированных беженцев составляет примерно 2.5 млн., большинство их живет в лагерях на территории Газы, Иордании, Ливана и Сирии. Согласно резолюции 194 Генеральной Ассамблеи ООН, принятой еще в 1948 г., беженцам должно быть обеспечено «право на возвращение», которое Израиль никогда не признавал.

Таковы главные, принципиальные проблемы, которые до сих пор препятствуют урегулированию конфликта.

Впрочем, можно ли сказать, что именно эти проблемы сами по себе не позволяют решить давний спор? Скорее, следует говорить о том, что нежелание или неспособность пойти на взаимные уступки для достижения компромисса являются основными причинами постоянных неудач любых попыток найти приемлемое для всех решение.

Многие авторы пишут, что коренной первоначальной ошибкой арабов было то, что они не признали решение Генеральной Ассамблеи ООН от 29 ноября 1947 г. о создании двух государств в Палестине. В самом деле, если бы раздел Палестины произошел в соответствии с планом ООН, евреи получили бы территорию размером всего в 14 тыс. кв. км., ширина которой (то есть расстояние между морем и арабским государством) в самом узком месте составляла бы 13 километров, а вся остальная часть Палестины управлялась бы арабами. Но рассуждающие задним числом забывают о реальной политической атмосфере в арабском мире в конце 40-х годов прошлого века. Само по себе возникновение еврейского государства в центре арабских земель рассматривалось как абсолютно недопустимое. Если бы в 1948 г. какой-либо арабский президент или король предложил согласиться с возникновением Израиля вместо того, чтобы вести войну во имя его уничтожения, он был бы убит немедленно.

Другое дело – явная и совсем необязательная ошибка, совершенная арабскими лидерами в 1967 г., уже после Шестидневной войны. На саммите глав арабских государств в Хартуме была принята формула – «никаких переговоров с Израилем, никакого мира с Израилем, никакого признания Израиля». Признать Израиль как реальность, как существующее государство, а следовательно, как партнера по переговорам было необходимо. Хартум пошел на пользу только израильским «ястребам», руки у которых оказались развязаны для закрепления оккупации и начала строительства еврейских поселений.

Саммит в Кэмп-Дэвиде в 2000 г., встреча израильских и палестинских лидеров при участии президента Клинтона – полный провал. Считать ли срыв переговоров виной и ошибкой палестинцев – это вопрос спорный. Но вот что однозначно можно квалифицировать как тяжелейшую ошибку палестинской стороны, так это развязывание в том же 2000 г. вооруженной «интифады». Она непоправимо ослабила «лагерь мира» в Израиле, где «голуби» ушли в тень.

Если обратиться к ошибкам другой стороны, то сразу можно отметить, пожалуй, главную из них и поистине роковую – решение о строительстве еврейских поселений на оккупированном Западном берегу. Причем ответственность за это ложится как на израильских правых, так и на левых. Светские и религиозные сионисты соперничали друг с другом в поощрении иммиграции евреев как из СНГ, так и из США, именно на Западный берег, как бы стремясь поставить арабов перед необратимым фактом утверждения на их земле форпостов «еврейского присутствия». Соглашения Осло ничего не изменили, и, наоборот, – с момента их заключения в 1993 г. число еврейских поселений утроилось.

Вопиющая близорукость израильского руководства привела к тому, что оно само себе поставило барьер на пути создания палестинского государства, без чего – и это сейчас ясно почти для всех – мира быть не может, конфликт будет тлеть бесконечно.

Крупной ошибкой Израиля следует считать создание на Западном берегу такой системы пропускных пунктов, которые делают жизнь палестинцев невыносимой. Почти 600 израильских блокпостов и барьеров существуют на этой территории. Люди не могут нормально передвигаться из одного населенного пункта в другой. 60 тыс. палестинцев ежедневно проходят через блокпосты.

Еще одна грубая ошибка израильских властей связана с их поведением по отношению к сектору Газа после того, как власть в 2007 г. там захватил ХАМАС. Было решено проводить политику противопоставления Западного берега Газе. Газу намеревались подвергнуть блокаде в расчете на то, что население, доведенное до отчаяния своим бедственным положением, взбунтуется против ХАМАС. Ничего этого не произошло. Люди страдали, но проклинали не ХАМАС, а Израиль и Америку. А жители Западного берега, даже если им стало жить лучше, чем прежде, все равно не могут быть безразличны к бедствиям своих собратьев в Газе. Никакой благодарности к Израилю они не проявляют, да и авторитет Махмуда Аббаса, главы Палестинской администрации и лидера ФАТХ отнюдь не вырос, а, скорее, наоборот, снизился.

В свою очередь и ХАМАС совершил тяжелейшую ошибку, спровоцировав своими ракетными обстрелами израильских городов ужасающий вооруженный удар со стороны Израиля. Как писал американский журналист Томас Фридман, «обстрел Израиля, который проводит ХАМАС из Газы, означает, что Израиль никогда не передаст Западный берег палестинцам без международных гарантий, поскольку с этой территории они могли бы накрыть израильский международный аэропорт одной ракетой»².

Противоположные интересы сторон в принципе можно было бы удовлетворить хотя бы частично при наличии доброй воли, взаимопонимания и готовности идти на уступки, без которых невозможен компромисс. А иначе, как компромиссным путем, идею «двух государств» воплотить в жизнь нельзя.

Иерусалим, например, разделить трудно, но возможно. Для этого крошечный кусок земли, Храмовую гору, можно поставить под совместное управление или же устроить дело таким образом, что святые места каждой из сторон окажутся под юрисдикцией соответственно иудеев и мусульман, пусть даже их разделяет всего несколько сот метров. Можно решить и проблему еврейских поселений на Западном берегу: преобладающую часть из них демонтировать (сломить отчаянное сопротивление поселенцев – задача труднейшая, но не непреодолимая), а те, которые примыкают к Иерусалиму и представляют собой уже большие еврейские города, включить в состав Израиля, отдав взамен палестинцам часть нынешней израильской территории. Так будет установлена граница: возвращение, хотя и не в буквальном смысле слова, к границам, существовавшим до июня 1967 г. Эти границы дали бы палестинцам 22% территории «исторической Палестины».

И даже труднейшую из всех – головоломную проблему возвращения палестинских беженцев, нельзя считать абсолютно неразрешимой. Разумеется, ни одно израильское правительство никогда не согласится впустить их на свою землю – ведь учитывая разницу в темпах прироста населения, ему пришлось бы смириться с тем, что уже через несколько лет еврейское государство станет арабско-еврейским. Но значительная часть беженцев смогла бы приехать в палестинское государство, даже если их родители были родом из тех мест, которые стали Израилем; другая же часть удовлетворилась бы денежной компенсацией.

Дело в том, что одна из сторон конфликта считает уступки, на которые готовы были бы пойти ее лидеры, чрезмерными, а другая сторона – недостаточными. Палестинцы не желают понимать, что правительство Израиля не может идти напролом против общественного мнения, утратившего всякое доверие к арабам, и тем более им совершенно неважно, что слишком большие уступки с учетом особенностей политической системы Израиля неизбежно приведут к падению конкретной правительственной коалиции. Какое им дело до политических раскладок во враждебном государстве? А израильтяне упорствуют в слепом заблуждении, будто «арабы понимают только силу» и что спасение еврейского государства лишь в том, чтобы быть как можно более жестким и «крутым». «Израильтянам не хватает понимания того, какое огромное значение для арабов имеет их достоинство, насколько невозможно им выглядеть в своих и чужих глазах проигравшими и опозоренными неудачниками. Межпартийные битвы, разгоревшиеся вокруг проблемы оккупации палестинской территории, делают Израиль все менее и менее способным освободиться, оторваться. Он обездвижен, как бы приколот к земле конфликтом, который постепенно убивает его… В течение более чем десятилетия тон израильской политики представляет собой смесь паники, отчаяния, истерии и смирения перед судьбой», – читаем мы в лондонском еженедельнике Economist³.

Психологический барьер огромен. Некоторые полагают, что тут дело в несовместимости цивилизаций, в противоположности менталитетов. Другие видят главное зло в накопившемся недоверии, когда одна сторона априори убеждена в том, что другая только и думает, как бы ее обмануть, переиграть. Так или иначе, беда в том, что уже дети воспитываются в духе ненависти и презрения к «вечному врагу». Арабы сам факт образования Израиля называют «накба», катастрофа, а евреи не сомневаются, что любая уступка палестинцам лишь разожжет их аппетит, что арабы никогда не откажутся от конечной цели – уничтожения Израиля. «Уйдешь на границы 1967 года – рано или поздно потребуют вернуться к границам 1947 года». «Ушли из южного Ливана – получили «Хизбаллу» с ракетами, ушли из Газы – получили ХАМАС с ракетами. Так уж лучше держаться, ничего больше не отдавать. А то, что весь мир нас осуждает – так евреям не привыкать, такова наша судьба на протяжении тысячелетий». С такими настроениями трудно ожидать готовности идти на компромиссы…

Корни близорукой и контрпродуктивной политики Израиля по отношению к арабам лежат еще в первоначальных представлениях первых поколений иммигрантов. Достаточно вспомнить лозунг «Дать народу без земли землю без народа», равносильный отрицанию самого существования палестинского арабского народа; убежденность в том, что Бог дал евреям право создать Великий Израиль на земле всей Палестины; распространенное среди многих израильтян пренебрежительное, презрительное отношение к арабам вообще как к чуть ли не дикарям и т. д. А с другой, арабской стороны – полное игнорирование или даже отрицание факта проживания евреев в Палестине в древности; отношение к евреям как к незаконным пришельцам, внедренным в арабский мир Америкой, которая создала Израиль в качестве своего орудия для борьбы с исламом; культивирование ненависти и отвращения к евреям.

Отметим и внешние факторы. США в период холодной войны сделали Израиль своим союзником в борьбе против левых, просоветских сил. Израильские лидеры воспользовались этим, полагая, что тем самым у них есть свобода рук по отношению к арабам – ведь для американцев наличие стратегического союзника важнее, чем судьба каких-то палестинцев, Америка всегда будет на стороне Израиля. Сейчас это все позади, но вырисовывается новая конфронтация: США противостоят Ирану и поддерживаемым им радикальным организациям «Хизбалла» и ХАМАС, и при этом новом раскладе сил в регионе ХАМАС вроде бы должен оказаться в иранском лагере, а ФАТХ, побитый и униженный исламистами – чуть ли не в одном лагере с Америкой и Израилем. Палестинцы расколоты и парализованы, и у израильских лидеров вновь возникла надежда на то, что точно так же, как Израиль был нужен американцам для противостояния СССР и его союзникам, теперь он необходим Вашингтону для отпора «иранской экспансии», и США волей-неволей будут его поддерживать, и, следовательно, нет нужды форсировать процесс создания палестинского государства.

А среди палестинцев растет влияние ХАМАС, исламистского движения, принципиально отрицающего возможность существования еврейского государства исходя из религиозных установок. 14 декабря 2011 г., выступая на праздновании 24-й годовщины образования ХАМАС, лидер этой организации и премьер-министр палестинского правительства Исмаил Хание заявил: «Сегодня мы говорим это ясно: вооруженное сопротивление и вооруженная борьба – вот стратегический путь к освобождению палестинской земли от моря до реки… ХАМАС никогда не говорил, что Палестина – это только сектор Газа, Западный берег и Восточный Иерусалим». Хание также призвал к созданию «Общеарабской армии освобождения Палестины от евреев» и к образованию арабских филиалов «Бригад мучеников Аль-Аксы» (военные отряды, известные как вооруженной борьбой против израильской армии, так и террористическими акциями против мирного населения)⁴. Когда израильтяне слышат такие речи, убеждающие их в том, что ХАМАС не имеет ни малейшего намерения отказаться от идеи создания единой арабской исламской Палестины – причем евреям будет предложено «возвращаться в Германию или куда-нибудь еще» – нет ничего удивительного в том, что среди них крепнет убеждение в необходимости «стоять насмерть», а концепция «земля в обмен на мир» объявляется устаревшей.

И на другой, палестинской стороне растет скептицизм в отношении перспективы создания их собственного государства. Как полагает Сари Нусейба, «Израилю потребовалось много времени, чтобы признать, что существует палестинский народ. Нам, палестинцам, потребовалось много времени для того, чтобы признать Израиль как государство. Но история движется быстрее, чем идеи. К тому времени, когда мир проснулся и признал, что лучшее решение – это два государства, уже сотни тысяч израильтян жили по эту сторону Зеленой линии. Стремление создать два государства – это фантазия»⁵.

При этом нельзя сказать, что мировое сообщество не пытается найти выход из тупика. «Квартет» в составе ООН, США, России и ЕС в течение многих лет разрабатывал планы, намечал сроки урегулирования, но все напрасно. Создается впечатление, что в обозримом будущем никакого прорыва ожидать не приходится. Отчаявшись добиться прогресса в переговорах, руководство Палестинской национальной администрации пошло на односторонний шаг: обратилось в ООН с просьбой принять Палестину в эту организацию.

29 ноября 2012 г. Генеральная Ассамблея ООН приняла решение о присвоении Палестине статуса non-member state, observer (государства- наблюдателя, не-члена ООН).

Категорически противившийся этой инициативе Израиль ответил принятием решения о строительстве 3 тыс. новых жилищ для еврейских поселенцев на Западном берегу и в Восточном Иерусалиме. И без того ничтожные шансы возобновления израильско-палестинского диалога приблизились к нулю.

Тем временем все большие опасения у израильского общества вызывает ядерная программа Ирана.

По убеждению израильтян, Иран целеустремленно идет по пути создания условий для производства атомного оружия. Правда, создать условия для производства бомбы еще не означает, что надо непременно произвести бомбу. Скорее всего, Иран хочет достичь состояния «пятиминутной готовности», чтобы все (особенно США, которых тегеранские правители действительно опасаются, видя перед глазами судьбу Саддама и Каддафи) понимали: осталось сделать один шаг, имейте это в виду. Такое превращение Ирана в «практически ядерную державу» было бы с восторгом встречено и иранским населением, в глазах которого ядерная программа благодаря усилиям Хаменеи и Ахмадинежада стала своего рода «национальной идеей».

Но беда в том, что население Израиля время от времени слышит такие заявления, как то, что произнес в феврале 2012 г. Хаменеи: «…сионистский режим – это раковая опухоль, которая должна быть вырезана»⁶. Это население вряд ли поверит в какие-то гарантии того, что Иран остановится в одном шаге от реального производства бомбы. И давление народа на правительство может быть столь велико, что когда иранцы пересекут некую «красную черту» по пути от 20%-го до 90%-го урана, у израильского руководства не останется другого выбора, кроме удара по иранским ядерным объектам. Так может начаться война, в нее, несомненно, будут втянуты и Соединенные Штаты, а отсюда недалеко и до «войны цивилизаций», которая может принести немало бедствий многим странам, включая, между прочим, и Россию.

Складывается впечатление, что израильские лидеры не столько опасаются того, что на их страну будет сброшена иранская атомная бомба (в это действительно мало кто может поверить), сколько другого: когда Иран создаст реальные возможности для производства бомбы (а вот это вполне реально), население еврейского государства будет жить в перманентном состоянии напряженности и страха. И тогда интеллектуальная, креативная элита предпочтет эмигрировать в Америку.

Удара в ближайшее время ожидать не приходится. Условия еще не созрели, иранцы еще далеки от «красной черты», и методы давления, по мнению вашингтонской администрации, еще не исчерпаны.

Во время своего визита в Вашингтон в марте 2012 г. Нетаньяху пытался получить от Барака Обамы четкие гарантии того, что как только иранцы перейдут эту черту, США дадут ему зеленый свет или даже согласятся нанести совместный с Израилем удар по ядерным объектам Ирана. Точного ответа израильский премьер не получил, но, видимо, был в какой-то мере удовлетворен позицией Обамы. В любом случае израильтяне давно пришли к выводу, что в условиях растущей международной изоляции их единственный союзник в мире – Соединенные Штаты. Когда в 2011 г. Нетаньяху выступал в американском конгрессе, все без исключения члены обеих палат 26 раз аплодировали ему стоя, чего обычно удостаивается только сам президент США. По всем опросам общественного мнения примерно 70% американцев поддерживают Израиль – такого нет ни в одной другой стране мира. А в ходе проведенного в начале 2012 г. опроса по поводу отношения американцев к возможному военному удару США по Ирану 58% опрошенных высказалось за такую акцию и лишь 30% были против⁷.

Две войны в Ираке: подъем и упадок американского могущества

Обстановка на Ближнем Востоке в период холодной войны была довольно простой. Государства в принципе были либо в американском, либо в советском лагере, а те, которые занимали формально нейтральную позицию, фактически склонялись в сторону той или другой сверхдержавы. Например, Саудовская Аравия и Иордания никогда не могли быть в одном блоке с Израилем, но все равно являлись опорой США в регионе.

На рубеже 80–90-х годов произошли два важных события, коренным образом изменивших обстановку. Первое, разумеется, неизмеримо более важное, чем второе – крах Советского Союза, окончание «исторического противостояния двух систем». Второе – операция «Буря в пустыне», вызванная безрассудным нападением иракского диктатора на Кувейт и блестяще использованная президентом США Бушем ст. для установления американской гегемонии в регионе. Соединенные Штаты проявили себя как единственная сила, способная и готовая выступить от имени и по поручению мирового сообщества в лице ООН для пресечения агрессии. С течением времени эта оговорка – «от имени и по поручению» – как-то незаметно отошла в тень, уступив место убеждению, что США и сами в состоянии (и вправе) определять, где и когда сила единственной сверхдержавы может быть применена для «наказания нарушителей», более того – для установления новых демократических порядков в «отсталых странах-изгоях». Идея демократизации аргументировалась тем, что «демократические государства не воюют друг с другом» и, следовательно, свержение диктатур и замена их режимами, признающими западные ценности, поможет обеспечить мир и безопасность.

Отсюда был всего один шаг до утверждения американского унилатерализма, то есть концепции односторонних решений и действий. Решающая роль США в разгроме иракского агрессора, казалось, вынудит мир признать незаменимую роль Америки как мирового полицейского. Действительно, кроме США, никто не захотел бы и не смог изгнать иракских оккупантов из Кувейта. Новые унилатералисты как бы говорили: «Если не Америка, то кто?» На первый план формально выходила забота о поддержании международной безопасности («только Америка в состоянии не допустить установления закона джунглей»), но под этим скрывались и чисто эгоистические сверхдержавные гегемонистские устремления.

Какова была конечная цель утверждения американского супердержавного гегемонизма? Отбросим сразу набившие оскомину советские стереотипы о «стремлении Америки к мировому господству», о том, что всю внешнюю политику Вашингтона целиком определяет военно-промышленный комплекс, финансовые тузы, нефтяные магнаты и пр. (при том, что нелепо вообще отрицать роль этих сил). Ни о каком мировом господстве в нашу эпоху говорить не приходится; смешно даже подумать, что США могли бы установить свое господство над Китаем, Россией, Индией (и, как показывает самый свежий опыт, хотя бы над Ираном или Венесуэлой).

Речь шла, конечно, о других, гораздо более скромных задачах, определяемых, скорее, такими терминами, как лидерство, гегемонизм, создание ситуаций в тех или иных регионах мира, которые позволили бы Вашингтону везде выступать с позиции силы.

Конкретно на Ближнем Востоке США после окончания «противоборства двух систем» имеют два так называемых двухпартийных императива: гарантия беспрепятственных поставок нефти (для себя и в еще большей мере для европейских союзников по НАТО) и обеспечение безопасности Израиля. После триумфа Буша ст. в итоге операции «Буря в пустыне» ситуация, казалось, не оставляла желать лучшего. Оба врага – Иран и Ирак – были истощены войнами и «зализывали раны». Впоследствии, не торопясь, по мысли Буша, можно будет сменить там режимы. Пока же была принята стратегия «двойного сдерживания».

При правлении далекого от фундаментализма Билла Клинтона «ястребиные» тенденции, проявления того, что уже давно называют arrogance of power (у нас это переводят как «высокомерие силы»), не получили сколько-нибудь последовательного развития. Буш мл. подобрал себе такую команду, в которой тон стали быстро задавать «силовики»-унилатералисты – Рамсфелд, Чейни, Перл, Волфовиц. Они оттеснили на второй план «умеренного» госсекретаря Колина Пауэлла и привлекли на свою сторону Кондолизу Райс, которая в конечном счете Пауэлла на этом посту и сменила. Но даже в этих условиях «ястребы» вряд ли смогли бы развернуться. Помог фантастический «подарок», который преподнесли им боевики «Аль-Каиды» 11 сентября 2001 г. Организованные Усамой бен Ладеном террористические акты в Нью-Йорке и Вашингтоне оказались именно тем, что было нужно для включения на полную мощность машины унилатералистской силовой стратегии, предпосылки для которой созревали давно.

«Новые унилатералисты», как их называет известный американский политолог Джозеф Най мл., верят в «монополярный миропорядок». Они полагают, что американцы могут делать, что захотят, пренебрегают ООН, считая, что Вашингтон «должен освободиться от давления со стороны той самой многосторонней структуры, которую он помог создать после Второй мировой войны»⁸. И ничто не могло бы дать им в руки столь убедительных и веских аргументов, как развязанный исламистами террор. Новым унилатералистам удалось убедить потрясенное и ввергнутое в состояние паранойи американское общество в необходимости действовать в одностороннем порядке, не считаясь не только с ООН и с мировым общественным мнением, но даже со взглядами собственных союзников. Это проявилось не в операции по уничтожению «Аль-Каиды» и ее покровителей – талибов в Афганистане (такая операция после 11 сентября была естественной и неизбежной, ее осуществил бы и демократ Ал. Гор, если бы он, а не Буш мл., стал президентом), а в начатой спустя полтора года интервенции в Ираке.

Было прекрасно известно, что Саддам Хусейн не имел отношения к 11 сентября, что из 19 террористов 15 были саудовцами, а иракцев не было вообще. Это не имело значения; прямо обвинить иракского диктатора в террористической акции было невозможно, но придумали другие предлоги, в первую очередь якобы скрытые запасы оружия массового уничтожения. В марте 2003 г. огромная военная машина была пущена в ход, чтобы уничтожить режим Саддама.

Известный английский журналист Джонатан Кук в свой книге «Израиль и столкновение цивилизаций» писал, что в январе 2004 г. бывший министр финансов США Пол О’Нейл поделился информацией о том, что меморандум с обоснованием необходимости подготовки к смене режима в Багдаде появился «почти с первого дня» функционирования администрации Буша и задолго до акции 11 сентября. Вторжение в Ирак обсуждалось на заседаниях Национального совета безопасности в январе и феврале 2001 г. А сразу после 11 сентября, как рассказывал впоследствии бывший командующий вооруженными силами НАТО генерал Уэсли Кларк, решение о вторжении в Ирак уже было утверждено в Пентагоне на основе указания президента⁹.

Почему «ястребы»-унилатералисты избрали именно Ирак для реализации планов установления гегемонии США в регионе? Обычно считают, что дело в нефти, но на самом деле это лишь второстепенный мотив. Еще с начала 70-х годов ХХ в. в нефтепроизводящих странах были установлены совершенно новые правила игры: если раньше доходы от экспорта нефти получали иностранные компании, выделяя правительствам этих стран отчисления («роялтиз»), то отныне, наоборот, доходы стали идти правительству, а отчисления поступали иностранным компаниям. Только наивные и несведущие люди могли думать, что, оккупировав Ирак, американцы захватят его нефть. Если посмотреть на сегодняшний Ирак, уже после окончания оккупации, то будет видно, что лицензии на добычу нефти получили различные иностранные компании, в том числе российские, и все они, конечно, неплохо на этом зарабатывают, но доходы от продажи нефти поступают на счета правительства в Багдаде. Вторгаясь в Ирак, американцы никак не могли предположить, что будет как-то иначе.

Это не означает, что нефтяной фактор вообще не играл никакой роли. Напротив, мысли о нефти, вероятно, всегда присутствовали в головах тех, кто задумал интервенцию, но вовсе не в плане захвата нефтепромыслов и передачи их в руки американских компаний. Дело в другом: пока у власти в Багдаде оставался своенравный и неуправляемый тиран, он всегда мог «испортить нефтяную картину» в регионе, нанести ущерб американским интересам – хотя бы тем, что, произвольно увеличивая или уменьшая объем экспортируемой иракской нефти, он мог влиять на уровень мировых цен на это сырье. Правда, после «Бури в пустыне» экспорт нефти из Ирака находился под международным контролем, но было ясно, что рано или поздно санкции ООН будут отменены, не говоря уже о том, что Саддам в обход санкций продавал некоторое количество нефти. Пока он правил в Багдаде, полной стабильности в ближневосточном «нефтяном хозяйстве» быть не могло.

Но это было лишь частью, и не главной, того вреда, который Саддам, по мнению вашингтонских политиков, причинял США. Ведь багдадский диктатор фактически стал лидером «Арабского сопротивления»; этим термином обозначалось сформировавшееся после египетско-израильского соглашения в Кэмп-Дэвиде в конце 70-х годов движение, имевшее своей целью всемерную и многоплановую борьбу «против империализма и сионизма». На переднем плане, естественно, находилась Организация освобождения Палестины, но основные силы «сопротивления», одним из лозунгов которого стал «Похоронить Кэмп-Дэвид», были представлены Сирией и Ираком. Однако моральный авторитет сирийских баасистов был в немалой степени подорван тем, что в ходе «Бури в пустыне» Дамаск оказался в одном лагере с Соединенными Штатами. Смерть президента Хафеза Асада и провал попыток лидера ООП Ясира Арафата добиться образования палестинского государства в рамках «проекта Осло» привели к тому, что лидером «сопротивления» не мог стать никто, кроме Саддама, «бесстрашного бойца», бросившего вызов Америке и обстреливавшего ракетами Израиль.

Но был еще один фактор – идеологический: «принести демократию в арабский мир». Для «неоконов» это был важнейший аргумент. Пуская его в ход, они пытались убить двух зайцев: во-первых, парировать неуклонно нараставшие обвинения в адрес США, которые десятилетиями поддерживали реакционные, антидемократические, суперконсервативные арабские режимы, нарушающие права человека (лучший пример – Саудовская Аравия). И, во-вторых, привести к власти идейно близких к Америке и «продемократических» арабских лидеров, которых уже не надо было бы опасаться (ведь «демократии не воюют друг с другом») и, более того, можно было бы выставить напоказ как представителей новой демократической волны арабских политиков. Если бы это удалось, Ирак стал бы моделью для всего арабского мира.

Все эти проекты оказались абсолютно иллюзорными и бессмысленными, построенными на песке. Иракские эмигранты-политики, на которых опирались и которым доверяли «неоконы», начиная с особенно популярного в Пентагоне Ахмеда Чалаби, оказались все как на подбор беспринципными авантюристами и интриганами, далекими от иракского народа и реальностей жизни. И то, что произошло после отлично проведенной военной операции, когда одна из сильнейших армий Ближневосточного региона была уничтожена за три недели, будет долго вспоминаться в Америке как кошмар, как беспрецедентное фиаско. Можно только поражаться, до какой степени некомпетентности и абсолютного непонимания истории, традиций и менталитета иракского народа дошли чиновники из Пентагона, делавшие одну катастрофическую ошибку за другой, сумевшие за короткий срок восстановить против американцев не только сброшенных ими с вершин власти суннитов, но и шиитов, которым интервенция США впервые в их истории дала шанс занять достойное место в стране.

Неизбежная конфронтация между суннитами и шиитами обострилась до предела, когда в Ирак хлынуло со всех концов арабского мира второе поколение исламистов-джихадистов. Подобно их предшественникам, воевавшим в Афганистане против Советской армии в 80-х годах, боевики «Аль-Каиды в Месопотамии» «прославились» своими зверствами. Объединившись с местными суннитскими партизанскими отрядами, они развязали жесточайший террор против шиитов, успевая в то же время наносить чувствительные удары по американским войскам. Как писала известный американский специалист по ближневосточным проблемам Робин Райт, дело дошло до того, что в 2006 г. американские военные в закрытом документе признавались, что они уже не в состоянии военным путем победить «Аль-Каиду»¹⁰.

По признанию бывшего главного политического советника командующего оккупационными войсками в Ираке Эммы Скай, «в Соединенных Штатах поддержка войны таяла… Когда президент Буш предложил послать в Ирак дополнительный воинский контингент, Дж. Байден, тогда еще сенатор, выступил категорически против… Все изменилось, когда США смогли найти подход к дотоле враждебным вождям племен и кланов. В это время произошел тектонический сдвиг внутри суннитской общины, лидеры суннитского националистического восстания и Аль-Каида стали бороться за первенство… Сунниты поняли, что шиитские милиции одолевают их, и стали считать Иран большей угрозой, чем Соединенные Штаты»¹¹.

Действительно, если кто и помог американцам избежать «вьетнамского позора» в Ираке, так это «Аль-Каида», своими бесчинствами по отношению к иракскому населению доведшая суннитских боевиков до того, что они решили: «Америка – это плохо, но «Аль-Каида» еще хуже». Образовалось движение «ас-Сахва» («Пробуждение»), в которое вошли десятки тысяч бойцов-суннитов, переменивших фронт и готовых вместе с американскими оккупантами выступать против своих единоверцев из «Аль-Каиды». Эти нежданные союзники помогли американским войскам, усиленным свежим 30-тысячным контингентом, переломить ход войны. Таким образом, прибытие в Ирак арабских добровольцев-джихадистов оказалось «даром данайцев» для иракских суннитов, и Буш мог бы только поблагодарить Бен Ладена за то, что лидер «глобального джихада», сам того не желая, помог ему справиться с суннитскими боевиками (от рук которых вплоть до 2007 г. погибали 7 из каждых 10 американских солдат, убитых в Ираке).

Но это, разумеется, небольшое утешение для американских политиков, если говорить об иракской операции в целом. Баланс плачевный: погибли 4.4 тыс. военнослужащих, затраты на войну составили 748 млрд. долл. Устранение главного врага Ирана – Саддама Хусейна – открыло тегеранским правителям доступ на Арабский Восток. Именно американская интервенция в Ираке создала условия для превращения Ирана в регионального тяжеловеса.

Если оценивать итоги американской интервенции, то можно сказать, что хотя непосредственным национальным интересам США нанесен серьезный ущерб (в первую очередь именно вследствие резкого усиления позиций Ирана, ставшего лидером регионального «сопротивления» и оплотом всех антиамериканских сил), но в каком-то более глубоком плане иракское фиаско может оказаться благом для Америки. Потерпела жестокое поражение вся концепция «унилатерализма», при президенте Обаме «неоконы» сметены с политической арены. Горький и жестокий урок! И не случайно министр обороны США Роберт Гэйтс, покидая свой пост, сказал: «Любого будущего министра обороны, который посоветует президенту вновь послать большую сухопутную американскую армию в Азию или в Африку и на Ближний Восток, нужно будет отправить на психиатрическое обследование»¹².

Что касается Ирака, то он не распался на три части, вопреки предсказаниям многих экспертов. Для арабского мира допустить распад Ирака было бы несчастьем и позором. Ведь на Арабском Востоке есть три давних исторических государства: Египет, Сирия и Ирак (если не считать древний, но небольшой и захолустный Йемен). Все остальные государства появились намного позже. Сейчас новый, чрезвычайно опасный очаг внутренней борьбы в Ираке может возникнуть из-за арабо-курдских противоречий, в первую очередь из-за проблемы Киркука, который курды считают «курдским Иерусалимом». Киркук с прилегающими к нему богатейшими нефтяными месторождениями был оставлен Саддамом Хусейном в арабской части страны, когда он после поражения в войне 1991 г. был вынужден уйти из Иракского Курдистана. Город подвергся интенсивной «арабизации», которая сменилась «обратной курдизацией» после краха диктатуры. Киркук официально объявлен главным городом региона Иракский Курдистан, входящего в состав Ирака, но фактически являющегося самостоятельным уже два десятка лет. Взрыв насилия в Киркуке поставил бы под вопрос судьбу единого иракского государства. Никто от этого не выиграл бы.

Возрождающийся из пепла, возвращающийся на мировую арену Ирак будет находиться под влиянием в первую очередь Соединенных Штатов и Ирана и во вторую очередь – Саудовской Аравии и Турции. Ни одна из этих держав не заинтересована в распаде Ирака. Для США это означало бы, что вся южная, шиитская половина Ирака оказалась бы под контролем Ирана. Вашингтон, несмотря на вывод американских войск из Ирака, убежден, судя по всему, что новое иракское государство должно стать одним из оплотов американской политики в регионе. Из 162 млрд. долл., выделяемых Ираку в виде международной помощи, доля США составит 53 млрд. И американская администрация не без основания рассчитывает, что Багдад не сможет отказаться от союзнических отношений как по соображениям безопасности, так и из-за потребностей в экономическом содействии. Кроме того, без союза с Вашингтоном иракские власти вряд ли смогут противостоять влиянию Ирана. Это влияние велико, но не настолько, чтобы можно было говорить о превращении Ирака в иранского сателлита.

Противостояние арабов и персов длится более тысячи лет. Сейчас Ирак пытается вернуть себе роль главного духовного центра шиизма. Иран не заинтересован в распаде Ирака, так как в этом случае он мог бы сохранить влияние (и то относительное) только в южной, шиитской части страны. Гораздо важнее добиться решающего влияния на Багдад, пытаться направлять его политику в нужное для Тегерана русло. Здесь козырем иранских правителей является антиамериканское настроение большинства жителей Ирака, включая шиитов, отнюдь не склонных благодарить американцев за освобождение от суннитской диктатуры.

Таким образом, получается, что Ирак находится под влиянием двух враждующих между собой держав, каждая из которых будет стараться направлять его политику в своих интересах. Уникальная ситуация, которая могла бы быть использована для лавирования между двумя антагонистами при наличии умных и ответственных политических лидеров в Багдаде. Но их-то как раз и не хватает.

Тугой узел: Америка, Арабская Лига, Турция, Сирия

В результате «арабской весны» весь политический ландшафт Ближнего Востока изменился, но в каком направлении и каковы будут последствия бурных событий 2011 г. – совершенно неясно. Есть только некоторые твердые факты.

1. Арабский мир накрыла «исламская волна». В двух из трех стран, где прежний режим был свергнут (Египте и Тунисе), доминирующая роль исламистов представляется несомненной, вопрос лишь в том, одержат ли верх умеренные или экстремальные силы внутри этого бурно разлившегося потока. В Ливии, вопреки прогнозам, исламисты не сумели победить на выборах.

В странах, где (главным образом благодаря респекту, которым пользуются монархии) политическая система осталась нетронутой – Марокко и Иордания – власть вынуждена была провести либеральные реформы, что естественным образом укрепило опять же позиции исламистов. Наконец, в странах Персидского залива серьезных изменений вообще не произошло, единственная попытка такого рода была в Бахрейне, но и она провалилась вследствие интервенции со стороны Саудовской Аравии.

2. Авторитет и влияние стран, переживших потрясения, существенно пострадал. Речь идет о Египте и Сирии. А Ливия и Тунис никогда серьезного влияния на реальную ситуацию в регионе не имели. Падение экономики, политическая нестабильность, полная неопределенность в отношении будущего – все это не позволяет Египту и Сирии претендовать на лидерство. Если добавить к этому неудачи, преследующие палестинцев за последнее десятилетие (негативные итоги вооруженной интифады, отсутствие какого-либо прогресса в деле образования палестинского государства, неспособность ФАТХ и ХАМАС преодолеть разногласия), то получается, что на Арабском Востоке еще недавно влиятельные и динамичные силы резко деградировали, возник вакуум лидерства. И вполне закономерно, что на эту роль сегодня с бóльшим основанием, чем когда-либо, выдвинулась Саудовская Аравия. Активность Эр-Рияда в ходе событий, именуемых «арабской весной», поразила многих наблюдателей, и к этому прибавилась невиданная прежде энергия, проявленная Катаром, который моментально превратился вдруг в исключительно эффективного союзника, партнера саудовской монархии, став по существу ее «правой рукой».

Практически Саудовская Аравия плюс Катар играли роль главной внешней силы во время войны в Ливии, если, разумеется, не говорить о НАТО. Еще более активно они проявят себя через несколько месяцев в Сирии. Но в целом итоги «арабской весны» нельзя считать однозначно положительными для Эр-Рияда. Конечно, саудовские правители не могли не приветствовать крах хотя бы относительно светских арабских режимов. В то же время не может быть уверенности в том, что новое поколение исламистов не бросит вызов старым, традиционным, уже дряхлеющим и замшелым силам, претендующим на роль центра мусульманского благочестия и влияния. Ведь саудовская монархия, будучи идеологически салафитской, в своей практической политике ведет себя отнюдь не в духе салафитской непримиримости по отношению к Западу. Более того, на протяжении десятилетий она была оплотом политики Вашингтона в регионе. Не случайно же возникла такая парадоксальная, на первый взгляд, ситуация, как противостояние саудовца-ваххабита Бен Ладена и саудовской ваххабитской монархии. Для «Аль-Каиды» до сих пор саудовская династия – смертельный враг. Однако конфронтация «старых» и «новых» исламистов в арабском мире – это проблема не сегодняшнего, а завтрашнего дня.

Пока что Саудовская Аравия, занявшая вместе с Катаром доминирующие позиции в Лиге арабских государств, направляет свои усилия на то, чтобы противодействовать давнему и главному противнику – Ирану, который с самого начала своей «исламской революции» объявил войну «нечестивым и коррумпированным правителям». Еще в 2008 г. саудовский король Абдалла в депеше, адресованной американскому послу в Эр-Рияде, заявил, что персидской «змее надо отрубить голову»¹³. Здесь мы уже подходим к вопросу фундаментальному – конфронтации между суннитскими арабскими странами региона Персидского залива, а также Иорданией, с одной стороны, и шиитским, в основном персидским Ираном. Дело здесь не только и не столько в тысячелетних разногласиях между двумя толками ислама, сколько в политике. Когда иорданский король Абдалла несколько лет тому назад с тревогой говорил о «шиитском полумесяце», он имел в виду, конечно, не угрозу «шиитизации» суннитских стран. Это нереально, сунниты не станут шиитами. Король помнил о призывах лидера исламской революции в Иране аятоллы Хомейни к тому, чтобы повсюду свергнуть «нечестивых правителей» мусульманских стран. Хомейни, кстати, никогда не подчеркивал шиитский характер иранской революции, он всегда делал упор на ее общеисламское содержание, и в этом-то и была угроза иранской революционной экспансии для монархов и президентов арабских государств. Война с Ираком и смерть Хомейни, казалось, надолго отодвинули эту угрозу, но вот с благословения нового духовного лидера Хаменеи президентом стал Ахмадинежад, и перед взором уже было успокоившихся арабских властелинов предстал «нео-хомейнизм», возобновивший борьбу за душу мусульманского мира и в первую очередь – за душу Арабского Востока.

Завоевать «арабскую улицу», расположить к себе арабов, по существу лишенных собственного лидерства после ухода таких фигур, как Насер, иорданский король Хусейн, Хафез Асад, Арафат – вот задача, которую поставил перед собой Ахмадинежад. И он ее решил. Настоящий подвиг, беспрецедентный в истории Ирана: это персидское и шиитское государство, преодолев историческую неприязнь между арабами и персами, между суннитами и шиитами, смогло стать лидером того, что принято называть «арабским сопротивлением империализму и сионизму». Ахмадинежад добился того, что не получилось у Саддама Хусейна – превратить свою страну в авангард «революционного Арабского Востока».

Именно это и сделало Иран главным врагом Саудовской Аравии, равно как и малых стран Персидского залива, а заодно и Иордании. На словах, если верить официальной пропаганде, все они противостоят Израилю и только и думают об освобождении Палестины. На самом деле такие настроения присущи общественности, «арабской улице», а руководители этих государств нисколько не опасаются Израиля. Для них враг – это Иран, несущий «революционную заразу». Соответственно устранение режима Асада в Сирии, давно уже являющейся главным партнером Тегерана в Ближневосточном регионе, необходимо им как важный фактор ослабления Ирана, подрыва иранского влияния на Арабском Востоке. Это и есть главная причина антиасадовской позиции Лиги арабских государств, в которой тон задают Саудовская Аравия и Катар.

И, наконец, Турция. До последнего времени эта страна рассматривалась в исламском мире как некий аутсайдер, принадлежащий больше к Европе, чем к мусульманскому сообществу. Все изменилось после прихода к власти Эрдогана. Процветающая, набирающая силу Турция уверенным шагом вступает на ближневосточную арену, завоевывая все больше симпатий в первую очередь благодаря тому, что ее возглавляют исламисты, пусть и умеренные. Включившись в борьбу за региональную гегемонию, твердо встав на сторону палестинцев – и ради этого демонстративно ухудшив свои отношения с Израилем, – Турция намерена стать региональным тяжеловесом. А для этого надо отобрать у Ирана знамя лидера и авангарда «арабского сопротивления». Логичный шаг в этом направлении – ослабить главного соперника, Иран, путем перевода его основного партнера, Сирии, в свою орбиту. А этого можно добиться только сменой нынешнего сирийского режима. Отсюда – столь удививший многих поворот Турции от традиционной дружбы с Сирией к резко враждебной позиции в отношении правящего в Дамаске режима. Нельзя забывать при этом, что турки – сунниты, и Анкара не без основания рассчитывает на то, что с новой суннитской властью в Сирии ей будет гораздо легче найти общий язык, чем шиитскому Ирану. Здесь интересы Турции совпадают с интересами западных держав и Лиги арабских государств.

Лидеры США и Западной Европы с самого начала повторяли, что Асад должен уйти. Упор делался на личность Асада именно потому, что все понимали: его уход – это конец режима. В Сирии не пройдет вариант Туниса и тем более Египта, где генералы пришли к президенту и сказали: «Страна погибает, ты должен уйти», и он уходит, но остается система, ради спасения которой и пожертвовали центральным персонажем. В Сирии все иначе, и смещение президента будет моментально воспринято в стране как фиаско алавитской власти. Как уже было в Ираке, все перевернется с ног на голову, последние станут первыми (хотя, откровенно говоря, трудно назвать «последними» тех суннитских предпринимателей и коммерсантов, которые составляют экономически доминирующий класс в главных городах – Дамаске и Алеппо). «Де-алавитизация» Сирии чревата страшными потрясениями, и в любом случае существующая с 1969 г. система не уцелеет. А вот это и нужно противникам Асада: они бьют вроде бы только по нему, но метят именно во всю систему.

Башара Асада нельзя назвать кровавым фашистским диктатором, как покойного Саддама Хусейна. Асад скорее первый среди равных в рамках полутоталитарной, полуавторитарной системы. Неизвестно, кто «круче» – президент или его родня, родные и двоюродные братья Махер, Шавкат, Махлюф, заправилы алавитского клана, стоящего во главе страны более сорока лет. О заявленной уже в далекие времена социалистической ориентации Сирии никто уже и не вспоминает. Дружеские отношения с Россией – а что в этом страшного для Вашингтона или Парижа? Холодная война давно кончилась, горячую вести против России никто не собирается.

Главная «вина» режима Асада – это его особые отношения с Ираном. Дело тут не в том, что укрепившаяся на вершине государственной власти в Сирии секта алавитов является шиитской и поэтому близкой Ирану. Шиитская сущность алавитов – вопрос спорный. С точки зрения ортодоксальных шиитов-двунадесятников, верящих в будущее возвращение исчезнувшего двенадцатого шиитского имама (именно они составляют большинство населения Ирана и Ирака), алавиты – вообще не шииты. Однако когда Сирия стала союзницей Ирана, аятолла Хаменеи дал понять, что алавитов можно считать шиитами. Но дело, повторимся, не в этом, и не в идеологии как таковой: сирийских баасистов никогда не считали фанатиками, джихадистами, и вряд ли им близки идеи Хомейни и Хаменеи. А вот политический дух у них общий: антиамериканизм, антисионизм, поддержка палестинских требований. К тому же нельзя забывать и про Голанские высоты, отобранные Израилем у Сирии в 1967 г. Возникла иранско-сирийская ось, через Сирию Иран снабжал и вооружал такие организации, как «Хизбалла» и ХАМАС – непримиримых врагов Израиля, а следовательно, и США. Избавиться от режима Асада означает для Вашингтона перекрыть пути снабжения арабских экстремистских группировок.

Правда, при этом всегда возникает вопрос: а кто придет на смену Асаду? Скорее всего, антизападно настроенные «Братья-мусульмане». Отсюда и двусмысленность отношения и США, и Израиля к событиям в Сирии. С одной стороны, заманчиво ослабить «Хизбаллу» и ХАМАС, лишить их иранских покровителей, а главное – иранских ракет. С другой стороны, «лучше дьявол, которого знаешь, чем дьявол, которого не знаешь». На израильско-сирийской границе десятки лет не было слышно выстрелов, а суннитские экстремисты, если они захватят власть в Дамаске, могут попытаться перевести незатухающие противоречия вокруг Голанских высот в русло «народной войны».

И все же, судя по тому, как ведет себя западная, в первую очередь американская дипломатия, верх берут пока что соображения, связанные с задачей устранения нынешнего сирийского режима, и с изоляцией Ирана. На будущее Сирии предпочитают закрывать глаза. И усилия России, направленные на предотвращение полномасштабной гражданской войны и на достижение договоренности между повстанцами (или, по крайней мере, умеренной их частью), натолкнулись на скрытое, а иногда и открытое противодействие сил, безоговорочно стремящихся к смене режима в Сирии.

Ключевые слова: тупики арабо-израильского конфликта, американская гегемония – подъем и упадок, Америка, Арабская лига, Турция, Сирия.

¹ Der Spiegel. 2012. № 8. S. 98.

² The International Herald Tribune. 07.06.2011.

³ The Economist. March 3. 2012.

⁴ См.: The New York Times. 15.12.2011.

⁵ Der Spiegel. 2012. № 8. S. 98.

⁶ The Economist. February 24. 2012.

⁷ См.: The International Herald Tribune. 22.02.2012.

⁸ Най Дж. мл. После Ирака: мощь и стратегия США // Россия в глобальной политике. 2003. № 3. С. 86, 91.

⁹ См.: Cook J. Israel and the Clash of Civilizations. L., 2008. P. 30, 158.

¹⁰ См.: Wright R. Rock the Casbah. Rage and Rebellion Across the Islamic World. N.Y., 2011. P. 60.

¹¹ Sky E. Iraq, From Surge to Sovereignty // Foreign Affairs. March/April 2011. P. 118, 119.

¹² Foreign Affairs. September/October 2011. P. 171.

¹³ Опубликовано сетью Wikileaks. Цит. по: Der Spiegel. 2012. № 10. S. 84.